Правила Мерджа - Остап Иванович Стужев

son peligrosísimos, además pueden aportar a nuestra familia el dinero suficiente para salir de la miseria en la que vivimos yo con tu pobre madre. Venga i lo veras[61], – сказала Долорес, и по ее тону Васкес догадался, что ей с матерью приходится несладко с небольшой пенсией и теми крохами, которые он присылал им иногда из своего скромного жалованья. Он краем глаза посмотрел на старенькие электронные часы. Время шло к вечеру, и, возможно, следовало все оставить как есть. Машина в его распоряжении, и до Мадрида он мог добраться к утру. Ночевать все равно ему было негде.

– Voy a Madrid. Nos vemos mañana por la mañana. Dale un beso a nuestra madre[62], – он нажал отбой, не дожидаясь ответа. Через несколько минут его «coche huevo», ловко лавируя в парижских пробках, пробивалась в сторону Пиренеев.

* * *

В последние годы Григорий Леонидович Зельдин ужасно скучал. Компьютеризация, автоматизация и бюрократизация бизнес-процессов, пришедшие вместе с новыми технологиями, удручали его. Все известные ему способы легкой добычи денег постепенно стали недоступны для фраеров и недоучек, одним из которых он и был на самом деле. Он попробовал себя на ниве криптовалют, пытаясь собрать инвестиционные пулы, но его репутация, и без того подмоченная многочисленными «кидками» доверившихся ему партнеров по бизнесу, теперь, в эру социальных сетей, ставшая доступной широкой публике, тащила его на дно, не оставляя ни одного шанса. Это не означало, что он был беден или нуждался. На счетах в банках лежали депозиты, ежемесячные проценты от которых превышали зарплаты топ-менеджеров госкорпораций, а доходы от недвижимости в России и за рубежом позволяли свободно путешествовать по всему миру. Григорию Леонидовичу не хватало эмоций. Никакие вечеринки с «русалками» и без не могли заменить «купание в допамине», которое он испытывал, проворачивая свои многомиллионные аферы. Его яхта «Olga», названная так в память о любимой, вышла в открытое море из Puerto Banus и шла румбом на Монако, когда ему впервые за много лет позвонил Жомов. Он звонил из Москвы, где тогда, несмотря на наступившую по календарю весну, лежал почерневший от грязи снег. Дело, с которым он обращался к Зельдину, не терпело никаких отлагательств. Григорий Леонидович не был злопамятен, по крайней мере на первых этапах вхождения в любую сделку. Он решил, что припомнит Вадиму Вениаминовичу то, как тот слил его «конторе», чуть позже. Он никогда и никому не рассказывал, как он, всемогущий Зельдин, умолял, ползая на коленях, не сажать его в тюрьму. Как он унижался, прося принять в безвозмездный дар сначала один, потом пять миллионов долларов, пока милосердный чекист сам не озвучил конечную цифру, равную двадцати лимонам. Все это можно было припомнить потом, на финальном этапе. Чтобы не терять время, они договорились, что «Olga» зайдет в порт Барселоны на следующие сутки и Жомов там присоединится к Зельдину. Первыми словами поднявшегося на борт замполита, немного запыхавшегося после крутых ступенек, ведущих на верхнюю палубу, были не тривиальные «здравствуй» или «привет, как я рад тебя видеть», а «Бог на нашей стороне, мы можем отомстить этому негодяю!».

– Не упоминай имя Бога всуе, Вадим, – сказал Зельдин, также решив опустить лицемерные приветствия, и по своей привычке поучать при каждом возможном случае просто процитировал слова из Библии. Стюард, молодой парень лет тридцати, забрал небольшой багаж Жомова и унес его в каюту. Еще один молодой человек подкатил к ним сервировочный столик со сверкавшим на утреннем солнце серебряным кофейником.

– Ты хочешь завтракать? – спросил Зельдин Жомова.

– Нет, спасибо, я перекусил в самолете, – ответил тот.

– Есть в самолетах – это моветон, мой хороший друг, – сказал Григорий Леонидович, стараясь укрепить свое моральное превосходство над менее обеспеченным подельником.

– Знаешь, в определенных частных авиакомпаниях очень неплохо кормят, особенно когда полет проходит по санкции почти Самого. – Жомов был рад, что возможность похвастаться представилась ему так удачно.

– Что значит «почти Самого»? Вы там, в России, уже вовсю используете клонов? Как можно быть «почти Самим»? – сказал Зельдин, немного раздосадованный. «Оlga» уже отчалила и медленно шла по главному фарватеру порта. По правому борту можно было видеть величественный Монжуик с бастионами крепости на вершине и колумбарием на склоне.

– Наверное, здорово, когда твой прах после сожжения в печи крематория навечно покоится вот так, с видом на Средиземное море, – мечтательно сказал Вадим Вениаминович, глядя на живописно усеянный большими и маленькими урнами склон горы.

– Вадим, как ты служил замполитом в армии? Все, о чем ты говоришь, категорически противоречит вашей большевистской философии, – ироничным тоном возмутился Зельдин.

– Если бы этой философии противоречило только то, что говорит старый замполит… – ответил Жомов, по привычке агитатора старавшийся в любом споре всегда оставлять последнюю реплику за собой.

– Ну, раз так, тогда давай к делу, – сказал Зельдин, сдавшись.

– На этой посудине есть нормальная выпивка? – Жомов после бурного начала решил, что спешить некуда.

Зельдин сделал знак стюарду, и тот, укатив столик с кофе, вернулся с хорошим выбором крепкого алкоголя. «Olga» плавно набирала скорость и шла теперь не менее 50 узлов. Роллсройсовские двигатели работали почти бесшумно. Они сели на скамейки, обтянутые кожей светло-кремового цвета. Стюард, демонстрируя завидную сноровку, расставлял на столе легкие закуски.

– Я, пожалуй, выпью немного простой водки, – сказал гость и, не дожидаясь услужливого стюарда, налил себе сам. – Ты будешь? – спросил он Зельдина. Они выпили, и каждый закусил тем, что ему показалось более подходящим.

– Я начну сначала, – сказал Жомов. – Ты помнишь тихоню Аристова, который нашел какие-то выходы и подтянул тогда этого генерала-отморозка?

– Это было давно, я почти забыл об этом, – ответил Зельдин, стараясь скрыть свой интерес к этому делу. Жомов мог только догадываться, во сколько обошлось ему это маленькое приключение, а о том, что он сам сдал Кольцову немало чужих секретов и тайн, ему и вовсе не хотелось вспоминать.

– Значит, помнишь. Прости мне этот риторический вопрос. Я знаю, у тебя есть право винить меня, но что я мог поделать? Меня пытали, – с интонацией, призванной исключить все сомнения в его ненадежности, воскликнул Жомов, устанавливая точные рамки исходных позиций.

– Я никогда не виню людей, признавшихся под пытками, в конце концов, их мало кто выдерживает, но вот жадность, которая приводит к тому, что у кого-то возникает желание спросить с него, – это да, это сложно простить. Тебе было мало твоей доли? Зачем ты решил нагнуть этого горе-финансиста? Тем более с братвой. У тебя, кстати, с ними нет сейчас проблем? – говорил Зельдин, и голос его становился все более вкрадчивым: верная примета его гнева.

– С братвой сейчас проблемы у самой братвы, их так задавили, что вчерашние малиновые пиджаки работают слесарями