Правила Мерджа - Остап Иванович Стужев

что все, о чем она переживала, совсем не важно, и единственный вопрос выжигал ей сердце: не разлюбил ли он ее и любил ли вообще? Не придумала ли она все сама с самого начала, наделяя своего героя всеми добродетелями мира?

Если бы мы, люди, обладали телепатическими способностями и Наташа Кольцова могла дотянуться и прочитать мысли объекта ее первой любви, она бы сразу успокоилась и, возможно, их следующая встреча стала бы столь же пресной и банальной, как ежедневные встречи и расставания миллионов и миллионов женщин и мужчин на нашей планете.

Чекарь с самого начала скептически отнесся к конспирологической теории Сергея Николаевича. Не то чтобы он не верил в возможность связи пропавших во время испанской гражданской войны картин с колумбийским порошком и их холдингом, нет. Он просто считал это крайне маловероятным. Идя на сегодняшнюю экспедицию, он был уверен: первое – генерала не пускают в его собственную недвижимость, а попасть туда один он не может, и второе – генерал, узнав, какую свинью он подложил своей любимой дочке, выбрав той в женихи странного дипломата, решил как-то замолить свои грехи. Прощать своим могущественным покровителям их маленькие слабости давно вошло у Ромы в привычку. Он действовал как автомат, почти не задумываясь. За последние десять лет ему часто приходилось открывать двери, за которыми его не только не ждали, но и оказывали яростное сопротивление, так что сегодняшний экзерсис казался ему прогулкой после завтрака с целью нагулять аппетит к обеду. Но когда, обернувшись, он увидел Наташу на лестнице в полупрозрачном пеньюаре, то выражение ее лица, испуганное и злое, обескуражило его. Ее голос, раздавшийся так неожиданно, как будто разбудил его, и он не нашелся, что ей сказать в ответ. Он сразу вспомнил Наташу в их последний день, в той маленькой квартирке в Балашихе, когда она, стараясь не встречаться с ним взглядом, отдала паспорт с его новой фамилией – Чекарь. И она, фамилия, показалась ему звучной и необычной, и пока он об этом думал, он упустил последний момент, когда еще мог убедить Кольцову изменить решение. Сейчас, пропуская мимо ушей разговор Вилена и Сергея Николаевича, он впал в какой-то ступор, в голове его образовался вакуум наподобие торричеллиевой пустоты, и он злился, поймав себя на том, что, пока она стояла на лестнице, все это время его интересовали только ее длинные ноги балерины, такие же белые и стройные, как тогда, бесконечно давно, когда он смотрел на них, не отрываясь, через замутненное паром стекло и под аккомпанемент гамм и арпеджио, доносившихся из открытого окна второго этажа музыкальной школы.

Голос Кольцова вывел Чекаря из оцепенения.

– А как ему, этому твоему Кондори… Я правильно называю его фамилию? – он прервался и, дождавшись, пока Вилен утвердительно кивнет головой, продолжил: – Одним словом, почему вы с ним решили, что все это не выдумки и не предлог воспользоваться твоими дипканалами для организации трафика?

– Я повторяю, Феликс не такой человек, он не способен обмануть, и, главное, если вы мне не верите на слово, у меня есть фотографии.

– У тебя есть фотографии полотен? Где они? – спросил Кольцов, переставая удивляться даже самым необычным вещам.

Вилен встал и, не говоря ни слова, на своих длинных, как ходули, ногах направился в соседнюю с гостиной комнату, представлявшую из себя то ли гардеробную, то ли просто кладовку. Стоявший в стороне Чекарь, до этого нервно раскачивавшийся взад-вперед на каблуках, ни слова не говоря, последовал за ним. За дверью платяного шкафа находился небольшой простенький сейф, и Вилен, присев на корточки и широко разведя колени, чтобы не утыкаться ими в дверку, начал набирать код.

– Вы могли бы не смотреть? – сказал он своим капризным голосом.

– Я не смотрю, я гляжу, – ответил ему Чекарь, неожиданно для себя ощутивший ревность к этому «циркулю», как он про себя окрестил Наташиного мужа.

– С вами невозможно разговаривать, вы постоянно все перекручиваете и перевираете: сразу видно, что вы с моим тестем вышли из одной шинели, и она отнюдь не гоголевская. – Он вытащил довольно пухлую пачку снимков, сделанных на допотопный поляроид, и, закрыв сначала сейф, а потом шкаф, пошел с ними к Кольцову.

Снимки были плохого качества, свет от ламп зачастую бликовал, и многого было не разобрать. Генерал покрутил их в руках и, понимая, что здесь нужны эксперты, собрал фотографии в две стопки и рассовал во внутренние карманы своей куртки.

– Когда вы виделись в последний раз? – спросил он.

– Не помню точно, вторник или среда на той неделе. Феликс сказал: «Все готово, осталось уточнить некоторые стыковочные детали». Я стал объяснять ему, что, по моему мнению, риск неоправдан, цена полотна обуславливается не его, как бы это выразиться, красотой, что ли, а легальностью сделки. Мы же все понимаем, что миллионы, выплачиваемые на аукционах, не что иное, как способ их легализации. – Сказав это, Вилен затих, ожидая, видимо, одобрения такой своей предусмотрительности.

Рома, слушавший этот бред со снисходительной улыбкой, почувствовал в голове какое-то помутнение и, не контролируя себя, схватил Вилена за воротник сорочки, надавил ему коленом на грудь и начал душить, выплевывая слова со злобным шипением:

– Ты спал с ней? Ты трогал ее?

Сергей Николаевич, погруженный в размышления, пропустил начало этого безобразного эксцесса, которого он совсем не ожидал, но понимая, чем это может закончиться, вынужден был вступиться. Несмотря на возраст, сноровка и точность выбора тактики его действий были безупречны. Прижавшись к спинке дивана, на котором он сидел рядом со своим незадачливым зятем, старый особист уперся обеими ногами в грудь нападавшего и резким движением отбросил Чекаря назад. Оказавшись между ними, он раскинул в сторону свои костистые руки и, сделав пол-оборота, развел сцепившихся по сторонам. Сердце папы ликовало: из-за его доченьки только что чуть было не произошло смертоубийство! Все как-то сразу успокоились. Рома отошел к окну, недовольно отряхивая рубашку и пиджак от следов ботинок Сергея Николаевича, Вилен, не ожидавший, что так легко отделается, пытался сохранить важность, демонстрируя всем своим видом мужественное хладнокровие. «Разве можно обижаться на сорвавшуюся с цепи собаку?» – крутилось невысказанным у него в голове. Кольцов в приподнятом настроении отправился к буфету налить себе еще пару капель коньяка.

– Мне кажется, пришло время познакомиться с нашим милым другом, ты так не считаешь? – обратился он к Роману. Не дожидаясь ответа, перевел взгляд на Вилена и сказал, обращаясь уже к тому: – Набери Феликса, мне кажется, нам есть о чем потолковать.

– Я не могу предать друга, вам, наверное, сложно это понять, мы с ним одно целое, и мне проще погибнуть, чем сделать то, о чем вы так бестактно меня