Прелюдия к большевизму - Александр Фёдорович Керенский

сообщил Филоненко по прямому проводу утром 27-го: «Мне очень жаль говорить вам, что вы плохо информированы: генерал Корнилов подтвердил заявление своего посланника в разговоре с А.Ф. по аппарату Хьюгса. Решение сейчас принято». И вечером 26-го Савинков предложил направить на фронт телеграмму в особое соединение, которое он считал достаточно «надежным», чтоб выступить с маршем на Ставку. Информация, которая прибыла из Ставки ночью 26–27 августа, только усилила нашу тревогу. Примерно в час ночи Филоненко отправил довольно путаное сообщение по аппарату Хьюгса своим «шифрованным» языком о том, что высоты (Корнилов) меняют руки; что отважные генералы собираются нападать; что между Геркулесовыми столбами (Керенским и Корниловым) должен состояться танец; что некоторые великие люди должны встретиться в Ставке и так далее; из всего этого послания можно было сделать один определенный вывод: в Ставке что-то происходит. То, что происходило, теперь можно описать следующим образом: в зависимости от результатов миссии Львова Корнилов в своем кабинете обсуждал окончательное решение о форме диктатуры. Были изучены два плана; согласно одному, Корнилов должен был быть единственным диктатором, и Совет министров должен был подчиняться ему; согласно другому — создавался Совет национальной обороны с Корниловым во главе, в то время как Совет министров должен был получать инструкции от Совета национальной обороны. Второй план был одобрен, а диктатура одного человека отвергнута. Кем? Господами Завойко, Аладиным и Филоненко. Честь отказа от диктатуры одного человека была приписана Филоненко!

Урегулировав с помощью «высококвалифицированных» советчиков форму правительства, Корнилов в той же компании составил список своего кабинета, обсудив детали программы. Наконец, получив сообщение о моем «согласии» сдать Временное правительство без борьбы, Корнилов «со вздохом облегчения» поспешно направил телеграммы своим фаворитам — Милюкову, Родзянко, Маклакову и другим, чтобы они немедленно прибыли в Ставку «в свете опасного состояния дел». Таково было «недоразумение» относительно того, что происходило в Ставке.

Тем не менее на следующий день, 27 августа, после разговора Савинкова с Корниловым около шести часов вечера, по Петрограду распространилась версия о том, что Львов просто «создал вокруг этого суету» и что возникло «недоразумение». Эта версия нашла много энергичных сторонников. Тот же Савинков, настаивая на том, чтобы Филоненко уехал из Ставки, говорил ему на следующее утро: «Поверьте мне, я лучше информирован, чем вы, вы не знали о многих вещах так же, как я, когда в последний раз находился в Ставке». Однако после своего разговора с Корниловым Савинков прибывает около восьми вечера в Зимний дворец и настаивает на необходимости «попытаться разобраться в недоразумении и вступить в переговоры с генералом Корниловым». Несмотря на тот факт, что в ходе этого разговора Корнилов заявлял, что отказался дать команду, он признал, что отправил Львова, чтобы тот сделал заявление о диктатуре. Вместе с тем он сказал, что это заявление было якобы ответом на мое предложение. Что же это было за «недоразумение», которое сделало желательным переговоры? Главнокомандующий всех действующих полевых армий, который сообщает правительству о немедленном провозглашении своей диктатуры, ни одним правительством ни на минуту не может быть оставлен во главе армий. В то же время генерал, который при таких обстоятельствах отказывается уйти со своего поста, явно совершает тяжелейшее преступление против государства. Для тех, кто сейчас буквально воспринимает слова Корнилова и, соответственно, считает меня сообщником, я скажу, что любые переговоры должны были проводиться не со мной, но с Временным правительством, у которого следовало просить ордер на мой арест.

Те, кто полагает, что генералом Корниловым была совершена bona fide[24] ошибка, могли придерживаться такого мнения до момента, пока Корнилову дали ясно понять, что Львов не имел никаких поручений от меня к генералу Корнилову и не мог иметь их.

В любом случае, если до 27 августа было возможно поверить, что генерал Корнилов совершает настоящую ошибку, то невозможно отрицать, что поступок его был преступлением. И следовательно, любые переговоры Временного правительства с действующим преступно человеком были бы вне закона. Следует признать, что были причины снисходительно обойтись с ним на том основании, что его «ошибка» была совершена при смягчающих обстоятельствах. Это была единственная причина, почему я счел для себя возможным выслушать Савинкова и других, выступавших в пользу переговоров 27 августа, ибо я понял это так, что они признают настоящую ошибку Корнилова. Я предложил, чтобы они сами «вели переговоры» с генералом Корниловым, то есть я попросил их использовать все их влияние на генерала, чтобы побудить его подчиниться Временному правительству пока не поздно, пока его действия не привели к слишком серьезным последствиям лично для него и помимо всего для государства. Однако я считал недопустимым позволить проведение каких бы то ни было pourparlers[25] между Корниловым и Временным правительством. Я не мог даже позволить какой-либо задержки в принятии необходимых мер в отношении генерала Корнилова. По моему мнению, лишь немедленные и решительные действия могли воспрепятствовать дальнейшему развитию событий и спасти Россию от кровопролития.

Очевидно, те, кто искренне верил, что все беды были вызваны тем, что Львов ввел в заблуждение Корнилова, склонялись к переговорам только до утра 27 августа, то есть до того дня, когда была опубликована прокламация Корнилова о «великой провокации» и «миссии Львова». С этого момента исчезли все возможные сомнения: опасные намерения были налицо, стало ясно, что любая возможность переговоров исчезла. Когда Савинков к утру 28 августа узнал о том, что Корнилов отказался расстаться с властью, арестовал Филоненко и направил Дикую дивизию в вагоне для кавалерийских войск, назначив Крымова командовать ею, то есть нарушил свое обещание, то даже он, Савинков, понял, что при «таких обстоятельствах» невозможно вступать в переговоры с генералом Корниловым. На следующий день, 29 августа, Савинков, как военный губернатор Петрограда, издал воззвание к жителям столиц, которое начиналось словами: «В опасный час, когда враг прорвался через наш фронт и когда пала Рига, генерал Корнилов попытался дискредитировать Временное правительство и революцию и примкнул к рядам врагов».]

Керенский. В ту ночь, когда я зачитывал Временному правительству оба документа (лента разговора с Корниловым и «пункты» Львова), один за другим, насколько я помню, никаких возражений не возникло.

Председатель. Значит, после этого собрание было назначено в ночь с 26 на 27 августа, когда…

Керенский. Собрание Временного правительства уже предварительно было назначено на эту ночь. На встрече я доложил обо всех обстоятельствах довольно подробно — о визите Львова и всех последующих событиях. Затем я сделал предложение… Мое предложение сводилось к тому, чтобы генерал Корнилов передал власть, и больше ни к чему другому.