Познание смыслов. Избранные беседы - Гейдар Джемаль

стало формулой преображения старого мира. С точки зрения радикалов более позднего разлива требование равенства было, во-первых, глубоко фальшивым, во-вторых, сугубо буржуазным и носило в основном отрицательный характер. Буржуа требовали отмены привилегий и уравнения в правах с дворянством. На самом деле это было клерикальное требование: попы во все времена опирались на класс торгашей и ремесленников как свою наиболее лояльную базу. Вместе с тем клерикальный конфликт с «людьми шпаги» проходит красной нитью через все повороты истории.

Марксистская революционная социология обнаружила нового гегемона: пролетариат. На требование равенства буржуа тогдашние радикалы ответили требованием нового неравенства – диктатуры пролетариата. Это был очень сильный ход, прежде всего в стратегическом плане. Пролетариат знать не знал о том, что его назначили в господствующую верхушку грядущего. Поэтому от его имени диктатуру должны были осуществлять интеллигенты (концепция Грамши об отдельном новом классе интеллигенции как участнике исторической борьбы на самом деле не уводит от марксизма, а открывает важнейший его секрет).

Именно эта двойственность марксистской идеи «пролетариата – выдвижение его в гегемоны при полной невозможности самостоятельно осуществлять эту миссию – фактически обрекала весь проект на провал. Грамшизм де-факто стал господствующей практикой в социалистическом лагере. Партийная бюрократия в своём доминирующем большинстве состояла из интеллигентов. В конце концов «ползучий грамшизм» заставил руководящие круги Коминтерна отказаться от идеи диктатуры пролетариата, заменив её на общенародное «социальное государство».

После этого на социализме можно было поставить крест. Диктатура пролетариата стала водоразделом между упругим, восходящим, живым порывом революционных сил вверх и (при отрицании этой диктатуры) началом упадка и гниения.

«Общенародное» – это возврат к равенству. А «равенство» означает буржуазию, цеховиков, Горбачёва, и так далее, и тому подобное.

Новым революционным силам «равенство» – как кость в горле. Но не пролетариат же, давно исчезнувший и разложившийся в люмпенов, криминальных гопников и тому подобную публику, снова вытаскивать в качестве политического фактора! Это уже даже не смешно.

Понятно, что революционные силы не должны искать кого-то на роль гегемона помимо самих себя. Здоровый революционный проект, имеющий шанс на то, чтобы состояться, должен уйти от этой лжи, когда правят бюрократы в очках, а чествуют в качестве «соли земли» стахановых.

Революционные силы состоят из одиноких героев, нашедших друг друга, – таких, как Че Гевара и Кастро, как Баадер и Ульрика Майнхоф[39]. Но откуда берутся эти одинокие герои? Это осколки разгромленной касты воинов, которые были выведены из пирамиды политического общества при замене государя на президента или премьер-министра. Легитимация насилия исключительно в рамках государства сделала офицерские должности лицензируемыми, а военные машины (армию) состоящими из дрессированных крепостных. По сути, государство создало небывалый феномен: армии рабов под командой вольноотпущенников.

Феномен Спартака был экспроприирован и освоен «правовым государством». Но возник серьёзный парадокс. Участники пирамиды политического общества – воины архаичного типа – были носителями той самой «тени Зверя», которая обеспечивала их лояльность. Изгнанные из политического общества в никуда прежде, чем эта тень успела исчезнуть, воины сохранили тот самый импульс, который приходит в мир из Бытия, генерируя на человеческом плане власть.

Только у воинов этот импульс переродился в свою противоположность. Воин не может быть лоялен контролю. Его естественная жизнь состоит в отрицании всего, что ему безусловно чуждо. А революционер – это аристократ, лишённый титула и всякого смысла. Его революционная повестка – это бывший титул, который возвращает ему смысл. Вот кто должен быть гегемоном в организации будущего политического пространства. Речь идёт о восстановлении политического общества – но без кесаря!

Это политическое общество основано на диктатуре касты героев. Суть этого небывалого статуса в том, что искра причастности к Бытию после отторжения от него становится искрой «анти-Бытия», искрой Духа. Религиозное монотеистическое Откровение обращено в первую очередь к ним, воинам. Потому что в них есть эта субстанция, которая позволяет услышать послание из бездны.

Цитата из Маяковского: «Я всю свою звонкую силу поэта тебе отдаю, атакующий класс». Революционная борьба против старого порядка подразумевала авангард, претендующий на политическое господство. Демонтаж социализма начинался с упразднения идеи диктатуры пролетариата. Сегодняшние оппоненты системы беззубы, ибо не выдвигают альтернативную элиту. Но кто станет элитой завтра?

Об этом мы как раз и поговорим сейчас.

Я предлагаю использовать нашу площадку и данную тему для того, чтобы понять очень много острых и проблемных тем, которые, в общем-то, касаются каждого. Например, все мы знаем, что Французская революция выдвигала лозунги Liberté, Égalité, Fraternité – «Свобода, Равенство, Братство».

Со свободой понятно.

Равенство. Как мы знаем, равенство не получилось. Может быть, в какой-то степени в 1793 году оно было, но очень краткосрочно, и разрешилось оно очень печально для всех участников этого равенства. А дальше не получилось, потому что был Наполеон, были реставрация, буржуазная эпоха и так далее. Ведь ради буржуазии всё делалось. Тут ещё вот какой вопрос: всегда революция делается во имя некоего «атакующего» класса, пользуясь выражением Маяковского, всегда выдвигается некто в роле авангарда, но за этим стоит реальный бенефициар.

Если вспомнить революцию 17-го года, то хоть и объявлялась диктатурой пролетариата власть, но все те, кто «рулил» – они не были пролетариатом. Были дворянами, разночинцами.

Совершенно точно. Условно говоря, они были интеллигенцией. Но в случае Французской революции буржуазия была объявлена «всем». А кто объявлял-то? Аббат де Сийес («Третье сословие ничто. А чем оно должно быть? Всем!»).

Я долго изучал этот вопрос, честно говоря. Жореса «Историю Французской революции», огромный том, изданный в 1914 году, прочёл ещё в средней школе, где-то в классе седьмом. Это был большой труд: мелкий шрифт и огромный том. Последующие размышления привели меня к тому, что бенефициаром хотела быть церковь. Она хотела снести абсолютистскую монархию, чтобы реально контролировать ситуацию, опираясь на буржуазию. Опираясь на буржуазию как на своего реального союзника, который был бы ей подконтролен. Потому что абсолютистская монархия не была ей подконтрольна, то есть церковь существовала таким же «цезаропапистским»[40] образом, как и в России, – без синодов, конечно, так как всё-таки католицизм.

Церковь готовила антироялистский переворот, прикрываясь просвещением, прикрываясь Вольтером. Так же как во многом русская церковь готовила и революцию 17-го года. Вспомним знаменитого безумного Илиодора[41], который привёл к царю Распутина. А после 17-го года пошёл к большевикам. Вообще в церкви зрела большая ненависть к монархии, к истеблишменту, потому что монархия опиралась на бюрократию и вытирала о церковь ноги.

Ну ведь и финансировала частенько. Церковь