Революция пророков - Гейдар Джемаль

Гейдар Джемаль

Революция пророков

Воля к небывшему

Интервью с Гейдаром Джемалем

Алексей Цветков: Скажите, Гейдар, думая о точках максимального проявления себя в биографии, какие именно события Вы вспоминаете?

Гейдар Джемаль: Первым реальным событием, в котором я проявил себя как субъекта, способного осуществлять выбор, определяющий судьбу, стал мой отказ приносить присягу в Советской Армии, что повлекло за собой мой арест и угрозу трибунала с последующими несколькими годами тюремного срока. Однако, несмотря на шантаж командования, я отказался уступить и пошел до конца. В результате меня были вынуждены комиссовать, чтобы не создавать политического скандала в части.

Далее, оказавшись предоставленным самому себе, я должен был решать: я в обществе или я вне и против общества. Возможности интеграции были открыты. Кроме того, вокруг меня в момент этого выбора не было соответствующих друзей, среды: я тогда никого не знал и был абсолютно одинок. Однако я без всяких колебаний выбрал — вне и против общества. Только после этого выбора я встретил первых живых нон-конформистов, в частности, Юрия Мамлеева. Ну и, разумеется, переломным событием в моей жизни стало решение войти в исламское движение Таджикистана в 1980 году, которое повлекло за собой превращение виртуальной салонной оппозиции интеллектуала обществу в реальное противостояние Системе со всеми возможными последствиями..

А.Ц.: Меня всегда удивляло, для каких разных людей Гейдар Джемаль является паролем и знаком качества: московская контркультура 70-х, политическая сторона современного ислама, антиглобализм, эзотерика, «новые правые», «новые левые». Кого Вы сами признаете ответственными за свое мировоззрение, из личных знакомых? Была ли «среда», без которой Вы бы не состоялись?

Г.Д.: Главными факторами, воздействовавшими на мое мировоззрение, были немецкая классическая философия, с которой я столкнулся в возрасте 12 лет, мой дед был профессиональный философ с огромной философской библиотекой, а также франкоязычный традиционализм Рене Генона и его школы, с которой меня сначала познакомил Евгений Головин, когда мне было двадцать лет. Благодаря знанию французского языка и номенклатурным возможностям тогдашней жены Головина, я освоил запасы спецхрана ИНИОН и ВБГИЛ, частично «Ленинки». На начальном этапе Головин выступил методологом очень высокого класса, открывающим дорогу к аутентичному пониманию концептов в этом интеллектуальном поле. Однако в силу некоторого изначального личного импульса я ставил задачу радикального преодоления как философского платонизма-гегельянства, так и метафизического генонизма и открытия для себя совершенно новой духовной перспективы, которая могла бы стать опорной точкой фундаментальной альтернативы всем избитым путям.

А.Ц.: А кого могли бы признать своими последователями, учениками? Есть ли «среда», которая не состоялась бы без Вас?

Г.Д.: Думаю, что ответ распадается на два момента. Во-первых, мое присутствие является определенной коррекцией, которая оказывает некое фоновое влияние на очень широкий круг людей, влияние не методологическое, а скорее, создающее обертон в их восприятии привычных вещей. В этом плане они, реципиенты моего влияния, не знают и не понимают конкретного послания, которое предназначено не для конкретной сегодняшней среды или учеников, а для того интеллектуального запроса, который возникнет завтра в ситуации финального кризиса. Я считаю себя человеком, который впервые и последовательно разъединил духовную волю действующего на некоем пути пассионарного субъекта с надеждой на субъективную востребованность результата. Иными словами, в моем мировоззрении человек поистине становится инструментом Провидения, не будучи при этом ни «соработником», ни «сотоварищем», ни получателем благ в итоге состоявшегося свершения… Смысл рождается не из преодоления, а из глубокой реинтерпретации абсурда. Ни одно преодоление абсурда не является окончательным. Тертуллиан начинал идти верным путем, второй век, митраисты еще не подмяли под себя христианство!

А.Ц.: В любом разговоре о Гейдаре Джемале всегда присутствует пронзительное ощущение последовательного радикализма, необратимой антисистемности и мужского презрения к компромиссу. Кто был для Вас идеалом мужчины, из реальных личностей или из литературных героев?

Г.Д.: Что касается идеала, то весь пафос моей личности заключается в воле к небывшему! Я с 12 лет проектировал для себя некое долженствование, те ментальные черты, которые должны характеризовать истинного сверхчеловека. Во всяком случае, призыв Ницше быть верным земле я заменил на внутренний призыв быть верным «новой земле» и «новому небу». Тем не менее могу указать на личности пророка Мухаммеда (мир ему) и его внука имама Хусейна (мир ему), которые впечатляют. Первый как тот, который сумел сделать невозможное за счет абсолютной гармоничности всех своих качеств, при наличии миссии Господней. Но ведь у Ноя тоже была миссия, а он вынужден был построить Ковчег и уплыть!. Второй же — имам Хусейн — есть совершенная парадигма жертвенной пассионарности, которая универсально невозможное считает своим личным и семейным делом.

А.Ц.: Как часто Вы вспоминаете свое участие в таджикских событиях 90-х? В чем они изменили Вас?

Г.Д.: Вспоминаю часто. Лишили наивности.

А.Ц.: Я знаю, что у Вас было и есть много товарищей в Иране. Участвуют ли они в вашей работе по расшифровке ислама как общемирового языка сопротивления глобализму?

Г.Д.: В Куме у меня есть много учеников, издающих русскоязычный теологический журнал, в котором восемьдесят процентов текстов — мои. В большинстве своем это студенты медресе, выходцы из СНГ — в основном России, Азербайджана, Казахстана. В последнее время мои тексты переводятся на фарси и получают резонанс в академической среде Кума. Во всяком случае, определенные влиятельные персоны клерикальной корпорации Ирана учитывают меня как фактор.

А.Ц.: А единомышленники из европейских интеллектуалов? Ведь Исламский Комитет поддерживали и Роже Гароди и Клаудио Мутти…

Г.Д.: К этому числу (Гароди, Мутти) следует добавить Исламский институт в Лондоне с Якубом Заки и Гиясуддином Сиддыки, причем первый — природный шотландец с большими связями среди радикально-правой интеллектуальной элиты Европы… Кроме того, в Париже моим сторонником и промоутером является недавний секретарь ЮНЕСКО по исламской цивилизации Рашид Бенисса, друг Гароди и один из ведущих профессоров Сорбонны. В ЮАР в моем активе шейх Ахмад Касем, в прошлом соратник Манделы, руководитель Конвенции Исламского Единства — вооруженной армии исламской диаспоры против апартеида. Благодаря ему я был приглашен в течение месяца читать лекции в Кейптаунском университете о своем видении исламской политической теологии.

А.Ц.: Какие еще условия, кроме универсального языка всех несогласных, необходимы для превращения множества радикальных ситуаций в одну революционную? И какова историческая вероятность этих условий?

Г.Д.: Универсальный язык предполагает хозяина его смыслов, то есть субъекта его использования. У марксистского дискурса таким субъектом был Первый Интернационал. Стало быть, помимо нового языка политической теологии необходимо создать соответствующий орган, «боди», который на этом языке говорит с Провидением, историей, человечеством, царями и так далее. Без языка такого субъекта нет. Сегодня ни одна самая крайняя и крутая сила не тянет на этот статус, поскольку все вращаются в сфере «нерасклеенных» факторов: все стараются для имманентного человечества как получателя в итоге усилий. Кстати, проекция получения на будущие поколения и даже в «жизнь вечную» не меняет дела.

А.Ц.: Немало людей обо всем узнают из телевизора. Значит, они знают Вас как ведущего программы «Ныне», как советника, который на президентских выборах везде сопровождал генерала Лебедя, и как частого эксперта новостей, касающихся исламских стран. Чего Вам не хватает в этом образе?

Г.Д.: Телеобразы Гейдара Джемаля в сознании аудитории есть лишь средства легитимации главного и непроизносимого послания, которое примерно можно было бы сформулировать как «личная цель Бога в качестве повестки мировой революции». Поэтому, как средств легитимации мне достаточно любых имеющихся в моем распоряжении образов, поскольку то, что я имею в виду, не может быть заявлено как один из этих образов.

А.Ц.: Большая пресса, организующая массовое сознание, так и не нашла подходящей ячейки для Вашего имени. С одной стороны, после одиннадцатого сентября Вы действовали на ТV и в Интернете как легитимный выразитель мнения миллиардной уммы мусульман. Во время последней войны в Ираке Ваш сайт irak.ru был стартовой страницей в большинстве компьютеров моих знакомых журналистов. С другой — газеты продолжают наклеивать Вам ироничные ярлыки, вроде «богемного ваххабита» или «муэдзина под красным флагом», изображая Вас как профессионального трикстера, возмутителя спокойствия любой интеллектуальной семьи. Как бы Вы на их месте определили свою роль в актуальности?