Наследница Роксоланы - Эмине Хелваджи

– Допустим…

Они оба поняли, что на этом лучше остановиться.

– Домой. В Амасью? – как бы почти без интереса спросила Михримах. – Обеих?

– Да и да, госпожа.

– А не удивятся ли там, какая это ни провинция, что у тебя вдруг стало на одну дочку больше?

– Ничего достойного удивления тут нет. – Аджарат покачал головой. – Есть у меня близнецы, сын и дочь, рожденные в браке. И еще до женитьбы за… так, года за два, я прижил дочь от наложницы. Что столь мало уделял внимания ей и ее матери, будто они умерли, это меня, конечно, не красит, но случается такое меж мужчинами. Однако когда и вправду умерла та женщина, давно выброшенная мною из сердца, я решил, что все же мужчине пристало взять на себя заботу об осиротевшей девушке, своей плоти и крови. Увезти к себе в чифтлык, приютить там, достойно выдать замуж…

– Да уж, – пробормотала Михримах. – Осталось только уговорить китайского императора…

– Это ты о чем, госпожа?

– Так, есть забавная притча… Не об императоре, а о шадхане, еврейском свате…

– Мне сейчас как раз до забавных притч. – Аджарат поднялся с подушек. Он не делал никаких угрожающих движений, голос его тоже не изменился – но вдруг сделался страшен. – Я ответил на твои вопросы, госпожа. Ответь и ты мне. Ты. Видела. Моих. Детей?!

– Успокойся, синеокий. – Михримах вяло махнула рукой. – Да, я видела двух… твоих девочек. Тогда они были живы и здоровы. Надеюсь, сейчас тоже. А теперь сядь и слушай.

– Значит, ты все это время, все эти месяцы, соблазняла их возможностью наняться служанками в палаты Баязида?

Аджарат едва сумел сдержать себя. Давеча сказанная фраза «С женщинами не воюю» уже не выглядела такой уж бесспорной, а слова Михримах насчет возможности прихватить ее голову вдруг показались исполненными смысла.

– А что мне было делать, герой-змеюкоборец? – Михримах не думала о том, что сейчас находится в опасности, она была искренне расстроена и зла, причем в основном сама на себя. – Твоя… старшая дочь сперва вообще изнывала от желания убить меня саму, не кого-то из моих братьев даже. Думаешь, я так просто припомнила ту притчу насчет императора и свата? Отвез бы ты ее в свой чифтлык, как же! Тут мало выдрать, тут, чтобы к повиновению привести, придется в темницу бросить! Или заковать в кандалы по рукам и ногам. Про клятву «Извести всех потомков Хюррем-роксоланки или погибнуть, пытаясь совершить это» слышал?

– Кто в Амасье про нее не слышал… – тяжело обронил Аджарат.

– В Истанбуле тоже наслышаны, уж будь уверен. Я даже остереглась все прямо поведать той, старшей… Ты понял меня. За младшую испугалась. За твою дочь. Опять же ты меня понял – и вряд ли осудишь.

– Ты… Ты видела ее? Своими глазами? – Голос Аджарата впервые дрогнул.

Им обоим не было нужды уточнять, о какой из девушек он спрашивает.

– Всего несколько раз. Украдкой, тайком от нее. Да, видела – как будто в зеркало смотрелась… – В улыбке Михримах сквозила грусть. – Ты вправду считаешь, что надо спасать, останавливать, возвращать их вместе? Обеих, а не одну?

– Да, – без колебаний ответил Аджарат. – Девочки ушли вместе – вместе им и быть. Моя дочь… она, конечно, сперва просто бросилась спасать свою… свою подругу. Но теперь, как видно, оберегает ее, пока та пытается… А теперь ты меня поняла.

– Пытается осуществить свое право на месть. – На лице Михримах не осталось и намека на улыбку.

– Именно так. И разделить их сейчас – все равно что убить Айше, дать ей погубить себя. А этого моя девочка никому не простит. И не переживет.

Он уставился в пол.

– Может быть, ты и прав… – На лице Михримах по-прежнему не было даже тени улыбки, но грусть в голос вернулась: – Были две девочки, которые тоже думали, что они вместе навеки… И когда судьбе было угодно их разлучить, одна из них очень легко простила сама себя… Но, наверное, так бывает не всегда. Ради этого «не всегда» я и повела игру.

– Какую игру? – Аджарат не назвал Михримах «госпожа», этикет давно уже перестал существовать.

– Свою. Старшая девчонка устремлена к цели, как летящая стрела, – ни перенацелить, ни остановить. Ловить стрелы в полете мог только Доку-ага… но нас с сестрой он этому не обучил. Так что я могла лишь одно: оставить цель видимой, но сделать ее как можно более труднодостижимой.

– Поэтому ты тешила их надеждой?

– Ну да. И успешно. В своих попытках войти в штат слуг они не очень рисковали – меньше, чем им самим казалось: там новеньких на работу берут… мои люди, скажем так. Кроме того, даже девчонка, забывшая обо всем, кроме жажды мести, понимает: подступ к самому шахзаде получить непросто, делается это окольным путем. Прямо во дворец санджак-бея сунуться означает сразу голову сложить. Да и далеко тот дворец, в санджаке Кютахья. А вот полупустое сейчас гостевое подворье дворца Топкапы, отведенное Баязиду и его семье, – это цель с виду полегче. Ну да, в ожидании могут пройти долгие годы, но они ведь и в Кютахье могут пройти совершенно бесплодно…

– Она… – Аджарат запнулся, – старшая из девочек готова принять такую судьбу?

– Во всяком случае, ей самой так кажется, – Михримах сделала неопределенный жест. – А ее… подруге тоже кажется, что это достойная часть жизни: годами оберегать свою названную сестру, жаждущую отомстить. Даже пускай месть осуществится ценой гибели их обеих. Но время течет, и очевидное перестает быть настолько очевидным. Как там у Насреддина: «За такой срок кто-нибудь да помрет – или я, или эмир, или ишак». Или вот ты совершенно случайно приедешь…

Аджарат не дрогнул ни единой жилкой. Он уже понимал, что купеческий сын Гафур никакого письма ему не посылал. У дочери султана и жены великого визиря, пусть даже опального, достаточно способов, чтобы узнать, о каком звере расспрашивал некий охранник купеческих караванов и куда надо отправлять такие письма. Особенно если она кое-что прознала заранее, из разговора с Айше.

– Так они даже не появлялись тут с рысью? – на всякий случай уточнил он.

– Рысь… – Михримах досадливо махнула рукой. – Из-за рыси все и случилось. Нет, твоя дочь не показывала, как ловко Пардино хватает дичь, и не брала за это деньги. Девчонкам, а может, только ей одной, хватило ума вообще не выставлять зверя на всеобщее посмотрение. Свои люди не только у меня есть, но и у обоих шахзаде. Целенаправленно розыск не ведут сейчас, я бы знала, но такое обнаруживается и по случайности. Что там Селим помнит, никому не ведомо, включая его самого, а вот Баязид наверняка не забыл, какая кошка была у его сестры… Держали его в караван-сарае, снимали там каморку возле псарен. Как мне доверенный слуга объяснил, во многих караван-сараях есть такие комнаты: бывает, приедет афганец со своей косматой борзой тазы-спэй или перс с салуки, которых держат не в псарне, а возле своего ложа… Ты, опытный человек, скажи мне, это правда?