Зеленая - Джей Лейк

Я не буйвол, не карета и не тягловая лошадь! Я не животное и не вещь. Я легко могу сбежать отсюда, вскарабкавшись на стену, как учила меня Танцовщица. Однако я — ценное приобретение. Управляющий и многочисленные наставницы не жалели сил и средств, чтобы подчеркнуть мою красоту и обучить меня всевозможным искусствам и ремеслам. Меня станут ловить и непременно поймают! Где бы я ни спряталась, охранники Управляющего отыщут меня даже с завязанными глазами. Несомненно, Правитель скоро потребует доставить ему новую игрушку, и на мои поиски кинутся все жители Медных Холмов.

Сейчас моя цена очень высока; Управляющий ни за что не позволит мне ускользнуть от него. Забыть все знания, которыми меня напичкали, я не могу при всем желании. Зато при помощи ножа я могу изуродовать себя, лишить себя красоты!

Я покажу им, чей дух сломится первым!

Когда я резанула себя по правой щеке, передо мной в темноте блеснули карие глаза Стойкого. Несмотря на ужасную боль, я терпела — я ведь много лет терпела избиения и не плакала. Затем я сделала такой же глубокий надрез на левой щеке; вспышка боли слева уравновешивала вспышку справа. Изуродовав себе лицо, я сделала по глубокому надрезу на мочках обоих ушей.

— Я Зелёная! — закричала я на своем родном языке, обращаясь к Луне. По шее потекла теплая, липкая, пахучая кровь, закапала на плечи. — Зелёная! — снова вскрикнула я и зарыдала в голос.

Госпожа Тирей услышала шум и, спустившись во двор, увидела, что вся моя белая ситцевая сорочка пропиталась кровью.

Когда она поняла, что я натворила, она пронзительно закричала. Я ударила ее ногой, как меня учила Танцовщица; голова женщины-утки дернулась, я услышала душераздирающий треск ломаемых шейных позвонков… Госпожа Тирей еще раз что-то булькнула и бесформенной кучей осела на землю.

Так, в ярости, горе и замешательстве, я совершила свое первое убийство.

Отчего-то смерть госпожи Тирей запомнилась мне лучше остальных. Много лет она каждый день была рядом со мной. После того как меня увезли от отца, она опекала меня. Я находилась в центре ее жизни. И вот чем я ей отплатила! Ее смерть совсем не показалась мне достойной, хотя смерть вообще редко бывает отмечена печатью достоинства. Умирающий обычно испускает из себя все нечистоты. Я иногда думаю, что боги нарочно отпускают нас из этой жизни замаранными, чтобы напомнить: мы сделаны из грязи и воды.

Тогда я твердила себе, что, как ни ненавидела я госпожу Тирей, я вовсе не собиралась убивать ее. Конечно, все было совсем не так. Танцовщица научила меня наносить удары ногами. Я хорошо усвоила ее уроки. Значит, вся ответственность за смерть госпожи Тирей целиком на мне.

Глаза госпожи Тирей начали стекленеть. Я забралась на гранатовое дерево и забрала из тайника мой черный наряд для ночных вылазок. Хотя я дважды чуть не упала, я нашла свои вещи там, где им и следовало быть. Спустившись на землю, я сняла с себя окровавленную сорочку и переоделась в черное. Сорочкой я накрыла лицо женщины-утки.

Я понимала, что времени у меня очень мало. Мне нельзя мешкать! Возможно, меня не убьют, но за мной вышлют погоню. Ничего, теперь я сама себе госпожа. Я ничья, я никому не принадлежу! Движимая яростью, я взлетела по столбам на галерею, а оттуда выбралась на крышу, крытую листами меди. Когда я перескочила на галерею, идущую поверху наружной стены, со стороны дома Управляющего послышались крики.

Добежав до угла, откуда легче было спускаться, я снова споткнулась — я весь день не ела, живот подвело от потрясения, страха и от потери крови. Прыгая, я раньше времени разжала пальцы и полетела на булыжную мостовую.

Я упала навзничь и, захлебываясь рыданиями, стала хватать ртом воздух. В доме Управляющего забили в гонги.

Надо мной склонилось лицо, покрытое серебристым мехом.

— Пойдем со мной, — приказала Танцовщица. — Тогда ты, возможно, доживешь до рассвета.

— Нет, — ответила я на родном языке. — Хватит с меня!

Она схватила меня за руку:

— Не глупи! Ты отказываешься от всего, что тебе здесь дали, — а вместе с тем отказываешься и от своей жизни!

Все еще потрясенная тем, что я только что убила человека, я встала и заковыляла за ней. Мы быстро шли по ночным улицам Медных Холмов; я бормотала себе под нос ругательства на родном языке. Наверное, в ту ночь и Стойкому, и бабушке было стыдно за меня.

Вся дрожа, я спустилась в подземелье по незнакомой штольне. Хотя ночь не была холодной, меня била дрожь.

Я снова и снова слышала сухой щелчок и видела перед глазами госпожу Тирей со сломанной шеей. Я ударила ее со всей силы. И не защищаясь… Я вовсе не хотела просто сбить ее с ног или разоружить.

Слова, я готовилась победить ее словами… А сама лишила ее жизни!

Сделанного не вернешь. Лишив жизни госпожу Тирей, я лишила жизни и себя… Я отказалась от всего, чему научилась в Медных Холмах, почти от всего, что могла вспомнить.

Мне-то хотелось одного: лишить их себя. Щеки и уши у меня горели огнем; раны мешали мне думать. Изуродовав себя, я расстроила замыслы Управляющего и его хозяина, Правителя.

Но жизнь уже не вернешь…

Пусть госпожа Тирей ужасно обращалась со мной, это ничего не меняло. Я была рабыней, живым товаром и подчинялась ей. Она не считала меня нормальной девочкой, человеком.

И вот я убила ее, и она поняла, что я живая, настоящая. Однако прозрение наступило поздно, лишь в последние мгновения ее жизни.

Мы спускались все ниже и ниже, шли куда-то по тесным, темным коридорам с низкими сводами и осклизлыми стенками — так бывает только рядом с поверхностью. Танцовщица держала в руках горсть «холодного огня»; его хватало, чтобы я видела, куда ставить ногу. Страдания настолько поглотили меня, что я ничего вокруг не замечала.

Повернув в очередной раз, мы очутились в более просторной галерее. Я последовала за Танцовщицей, как вдруг кто-то крепко схватил меня за плечо. Внезапно очнувшись, я громко вскрикнула.

Танцовщица круто развернулась. Видимо, она собиралась что-то сказать, но замерла на месте.

Меня мертвой хваткой держала матушка Железная; мне показалось, что ее пальцы способны гнуть железные трубы. Я заглянула ей в глаза. Они мерцали оранжево-белыми огнями, как раскаленные угли.

— Так все начинается. — Голос у матушки Железной оказался скрипучим, как ржавая дверь. Из ее рта вырывался затхлый воздух; его дуновение было мощным, как порыв ветра.

— Мы спешим, — тихо сказала Танцовщица. — За нами уже отрядили погоню.

Старая женщина… точнее, существо… я помнила о спящих богах Септио… снова больно сжала мне плечо.

— Будь правдива и пользуйся своими преимуществами, — сказала она мне. Затем матушка Железная пропала — исчезла, как туман на рассвете.