Зеленая - Джей Лейк

Где мне лучше — за серо-голубыми стенами или за их пределами?

Разумеется, ни там и ни там. Мне не было хорошо нигде.

Даже Танцовщица в часы занятий как будто лишь отбывала со мной повинность. Мы гуляли знакомыми дорожками и вяло отрабатывали знакомые кувырки, падения и махи ногами. В те дни даже Танцовщица казалась мне не лучше госпожи Тирей.

— Мне не нравится мое имя, — призналась я ей однажды ночью; мы гуляли по Яичной галерее на западной стене поместья Управляющего. Грубить любимой наставнице не хотелось, но я ничего не могла с собой поделать.

— Девочка! — устало отозвалась Танцовщица. — Имя — как маска. Имя можно носить день, сезон или всю жизнь, а когда понадобится, поменять.

По правде говоря, она ни разу не назвала меня Изумрудом после того, как Управляющий удостоил меня сомнительной чести. Но мне почему-то не становилось легче от этого.

— Что ты можешь знать об именах? — буркнула я. — Ведь у тебя самой имени вовсе нет!

Танцовщица резко остановилась. Глаза ее тускло мерцали в свете моего «холодного огня». Я поняла, что обидела ее — как несколько лет назад, когда мы поссорились из-за Федеро. Я разозлилась на себя. Неужели она сейчас бросит меня, как тогда?

— Девочка, я тебе не враг. — Танцовщица втянула когти. — Будь любезна, не забывай об этом!

Покорно склонив голову, я нехотя извинилась:

— Прости меня, госпожа. После приезда Управляющего все как-то разладилось…

Она отвернулась и зашагала дальше. Я бросилась за ней, но почти сразу же споткнулась из-за странной тянущей боли внизу живота. Я редко падала, но сейчас из гордости промолчала. Она же, наверное, еще гневалась на меня.

Кроме того, она прекрасно понимала, что творится внутри меня. В конце концов, она сделала обучение девочек своим ремеслом, а все девочки рано или поздно становятся женщинами.

Итак, у меня начались месячные — я не ожидала, что они придут так скоро. Предвестником послужила боль в пояснице, которая возобновлялась через неровные промежутки времени в течение нескольких недель. Однажды я готовила с госпожой Тирей в большой кухне — мы делали свинину в горшочке, — когда у меня внутри словно что-то перевернулось. Без всякого предупреждения я согнулась пополам, и меня вырвало на плиточный пол.

Госпожа Тирей не стала меня бить; как ни странно, она заулыбалась и повела меня умываться. Потом велела полежать. В постели меня снова затошнило; я еле сдерживалась, но потом все же вскочила, опустилась на колени на холодном полу, и меня снова вывернуло наизнанку. Во рту оставался привкус желчи. Мне показалось, что я обмочилась, и меня передернуло от отвращения. Покосившись на лужицу на полу, я поняла, что из меня течет кровь.

«Госпожа Шерлиз гордилась бы мной, — подумала я. — Теперь со мной наконец можно лечь в постель». Я гнала от себя мысли о Правителе.

Вскоре госпожа Тирей принесла мне холодной воды и полотенец.

Никогда не видела, чтобы она так широко улыбалась.

В ту ночь я смотрела из-за двери на луну. Гранатовый двор весь серебрился в ее лучах — настоящая мечта ювелира. Я, Изумруд, стану драгоценным камнем, который Правитель поместит в свою шкатулку и велит оправить в дорогую оправу. Мною будут восхищаться несколько десятков лет, а потом, когда красота моя потускнеет, сошлют в какую-нибудь далекую башню с несколькими стареющими служанками.

В книгах, которые давала мне читать госпожа Даная, вполне недвусмысленно рассказывалось о судьбе надоевших жен и любовниц, особенно тех, кто происходил не из знатного рода.

Время между сегодняшним днем и таким концом пролетит во мгновение ока. И тогда у меня ничего не останется. Ничего!

Любуясь красивыми лунными лучами, я решила, что не стану чьей-то игрушкой, пусть и драгоценной. Меня, Изумрудную, не станут продавать, как других женщин, по приказу Правителя!

Я спросила себя, что бы сделал на моем месте Стойкий. Вопрос, конечно, был совершенно бессмысленным. Буйвол принадлежал моему отцу со всеми потрохами. Отец имел право пахать на нем, а мог, если хотел, перерезать ему глотку и приготовить на ужин.

Мне тоже могут перерезать глотку. Госпожа Тирей довольно часто грозила мне всякими карами, хотя из книг я знала, что ослушницам чаще всего отрезают язык или уши.

«Как поступают со знатными дамами, чья красота поблекла, а дух сломлен?»

Мне было все равно. Я не хотела становиться для кого-то скотиной, пусть и красивой. Я больше этих людей, я лучше них. Даже добрые, вроде госпожи Шерлиз, ломали меня по воле Управляющего. Для любой из наставниц я была просто орудием, средством для достижения какой-то цели. Мои союзники, госпожа Танцовщица и Федеро, тоже нуждались во мне, только они старались не для Управляющего, а для себя. Я не знала, какова цель их сговора; меня он тоже не касался.

Я ни в коем случае не стану игрушкой для нестареющего Правителя, которую он приблизит к себе на несколько десятков лет, а потом вышвырнет прочь. Пусть возьмет какую-нибудь девицу из знатной семьи, я не против.

Я тихонько выскользнула из постели и спустилась в большую кухню. Там я училась готовить блюда с шафраном, ванилью и другими специями, ценившимися буквально на вес золота… Чем бы я сдабривала пищу в отцовской хижине? Щепоткой соли, высушенными перцами, которые росли на кустах неподалеку от дома… Здесь мы тоже добавляли в еду соль, петрушку и другие простые травы.

А еще в большой кухне имелся шкафчик, в котором хранились ножи.

С годами мне начали больше доверять. Между мною и госпожой Тирей возникла странная связь; такая возникает между хозяином и рабом, между тюремщиком и заключенным. Можно сказать, что госпожа Тирей научилась хоть отчасти доверять мне. Во всяком случае, ножей от меня больше не прятали.

Я выбрала маленький, острый ножик, каким обычно отделяла мясо от костей. Лезвие было уже хорошо заточено — мне не пришлось затачивать его об оселок с риском быть пойманной. Я спустилась во двор, села под дерево под тусклыми лунными лучами и повернула лезвие ножа вверх.

Управляющий назвал меня Изумрудом. Я отмечена красотой, мне привили изящество. Конечно, эта тюрьма за серовато-голубыми стенами гораздо удобнее, чем хижина моего детства.

— Я скучаю по своему шелку и по отцовскому белому буйволу, — прошептала я, обращаясь к ножу. Я по многому скучала — по водяным змеям, жарким ветрам и глупым ящерицам, которые вечно стремятся к палящему солнцу, как будто хотят согреться от небесного огня.

В то же время я не могла и забыть, отбросить годы обучения здесь, в доме Управляющего — как не могла забыть, отбросить само время. Федеро увез меня от всего, что было моим, а Управляющий вырастил из меня игрушку для правителя Медных Холмов.