Зеленая - Джей Лейк

Мне пришлось оставить свои мятежные мелкие мысли. Госпожа Тирей захлопотала вокруг меня. Сначала она приказала мне начисто вымыться — правда, я всегда содержала себя в чистоте. Особенно после ночных прогулок с Танцовщицей, хотя с последней прогулки прошло уже девять дней. Госпожа Тирей намочила полотенца в миске с розовой водой и сама протерла мне спину. Пока она расчесывала мне волосы, я мыла руки, грудь и нижнюю часть туловища.

— Ты ничего не понимаешь, — жарко шептала она, — много лет, день за днем, я готовила тебя к этой минуте! Ты ничего не понимаешь, девочка!

«Могла бы и объяснить, чего именно я не понимаю», — подумала я, но вслух ничего не сказала. Вряд ли госпожа Тирей станет бить меня перед самым приходом Управляющего, но ведь торопиться ей некуда. Госпожа Тирей никогда не забывала о нарушениях правил. И изощренно мстила мне всякий раз, как ей казалось, что я отношусь к ней без должного почтения.

Итак, мы постарались всячески подчеркнуть мою красоту. Волосы мне умастили и расчесали. Хотя наставницы еще не учили меня душиться ароматными водами и отдушками и краситься по-взрослому, госпожа Тирей обвела мои глаза черной краской и осторожно нарумянила мне лицо с помощью особых кисточек — никогда еще она не касалась меня так бережно и нежно. Она накрасила мне губы и проверила зубы — не осталось ли темных пятен после вчерашнего ужина. Потом я облачилась в платье, которое сшила сама из целого рулона ярко-зеленого шелка. По настоянию госпожи Леони, я сделала вытачки на груди, которые подчеркивали мою едва появившуюся женственность. Накрашенное лицо и покрой платья намекали на то, кем мне предстоит стать в будущем.

Госпожа Тирей, что-то бормоча себе под нос, готовила меня для осмотра Управляющим. Я подчинялась ее приказам. В чем-то мы были с ней очень близки. В сущности, госпожа Тирей была такой же узницей Гранатового двора, как и я. Она тоже много лет провела взаперти за серовато-голубыми стенами. Я никогда не спрашивала ее, любила ли она когда-нибудь мужчину, есть ли у нее дети, дом, семья. Она отдавала мне все свое время — чаще всего, конечно, я терпела от нее наказания, выговоры. Но бывали и редкие мгновения радости.

Что еще ей оставалось делать?

Я пыталась представить себе госпожу Тирей в расшитом колокольчиками одеянии, верхом на буйволе Стойком, который медленно бредет к погребальным платформам. Буйвол бредет под палящим солнцем к месту слияния ее души со всем миром… И все же я не могла совместить эту ужасную старуху и путь, которым так давно проследовала моя бабушка.

Кто последует в последний путь за ней в городе молчаливых богов, с незнакомцем на троне? Может быть, Управляющий? Судя по всему, его госпожа Тирей боится больше всех. Может, ему же она больше всех и доверяет?

Представив ее под палящим солнцем моей родной страны, я невольно задумалась. Хотя ее образ совсем не вязался с моими краями, на губах у меня появилась запретная улыбка.

— Не вздумай так ухмыляться при Управляющем! — буркнула госпожа Тирей. Она стала вертеть меня во все стороны, разглядывая меня в свете моих свечей и ламп. — Не смей нас всех позорить! — добавила она. — Скоро настанет самый важный миг всей твоей жизни!

Ответить я не могла — любой ответ был чреват серьезным наказанием. Поэтому пришлось снова прикусить язык. Госпожа Тирей пинками выгнала меня за дверь и велела спускаться вниз. Сама она шла сзади. На крыльце она остановилась и удалилась в нижнюю гостиную.

— Жди его у дерева, — тихо прошептала она из своего укрытия.

Гранатовое дерево укрыло меня в предрассветном промозглом сумраке. Небо над головой было перламутровым — утренний туман и облака закрыли обычную лазурь и словно покрыли небо пленкой. Хотя я не мерзла, руки и ноги у меня покрылись «гусиной кожей». Дерево клонилось под тяжестью плодов. Я уже высмотрела достаточно красивых и спелых плодов — и таких, которые мы отдавали нищим.

На камнях под деревом лежал одинокий плод, не замеченный госпожой Тирей; примерно в том месте Танцовщица ждала меня перед нашими ночными вылазками. Я заметила на гранате вмятину, образовавшуюся от удара о камень.

Вот и я такая — упала далеко от своих корней. Только меня не оставили лежать на камнях. Меня со всей осторожностью перевезли через море — совсем как спелые плоды, которые несут на кухню, — а теперь еще и принарядили, чтобы я радовала глаз своего хозяина.

Мысли мои сделали почти полный круг. Может быть, Управляющий отвезет меня в гавань, посадит на «Бег фортуны» и я вернусь в ту страну, где родилась? Одетая в белое, подбирая колокольчики по пути, по дороге, идущей в горах, которые поднимаются за маленьким рыболовецким портом, я вернусь к отцу об руку с Управляющим, и тот, доброжелательно улыбаясь, доложит о моих успехах.

В своей мимолетной мечте я отчетливо представляла себе карие глаза буйвола — как будто Стойкий стоял передо мной. Отец же виделся мне смутно: черноволосый, с кожей такого же цвета, как у меня, он спешит по рисовому полю, а Федеро крепко держит меня за руку.

Отец тогда ни разу не оглянулся. Да и я не остановилась, не рванулась к нему…

Прошлое зияло у меня за спиной мраком, как глубокая яма в подземелье. Оно угрожало поглотить меня целиком, заставить забыть все, чему меня так старательно учили в годы моего заточения.

Вдруг ворота заскрипели, и все мысли сразу улетучились у меня из головы. Настежь распахнулись обе большие створки; ворота открывали целиком, лишь когда на Гранатовый двор приезжали телеги, нагруженные товарами, или — очень редко — карета. Звонко цокали копыта; фыркали лошади, гикали всадники — солдаты в высоких кожаных сапогах, блестевших как зеркало. Их мундиры, хотя и не новые, были безукоризненно чисты и выглажены. Глаза всадников закрывали повязки; им не полагалось меня видеть. Впрочем, несмотря на временную слепоту, все были вооружены до зубов; я увидела у них и мечи, и копья.

За солдатами следовала коляска; громыхая по камням, она подъехала к дереву и остановилась, слегка покачиваясь. От коляски пахло лаком, кожей и металлом. Я не увидела на дверцах ни герба, ни значка. Кучер, тоже с завязанными глазами, держался куда скованнее охранников.

Довольно долго ничего не происходило. Никто не двигался, из коляски не доносилось ни звука. Дверца не открывалась.

Я принадлежала человеку, сидевшему в коляске. Он владел моей жизнью. По его приказу Федеро увез меня из жарких, солнечных краев сюда, на жалкие задворки Каменного Берега. Руки у меня невольно дернулись — так захотелось встать в боевую стойку, которой меня научила Танцовщица, — но я заставила себя расслабиться.