Пожитки. Роман-дневник - Юрий Абросимов

– Ты что, решила, старая не будешь?! – заводила бабка песню.

– Какая старая?! – парировала соперница. – Я сама уже старая!

– Где ты старая?! – вскидывалась бабка. – И не стыдно?! Я слепая – и то вижу!

– Да! Старая!

– Это я старая! Мне восемьдесят девять лет! С хвостиком!

– Ну и что?! Здесь живая очередь!

– Я посмотрю, как ты в мои годы бегать будешь! Меня сейчас на машине привезли в такую даль!

– Я вам говорю: придет ваша очередь – пойдете.

– И не стыдно тебе? Лось здоровая! Бабушка старенькая говорит тебе, просит.

Натянув в глотке остатки струн, она истошно заверещала:

– Люди!! Я ей говорю: «На колени перед тобой готова»!! А она…

– Не надо мне ничего, я с утра здесь сижу. Думаете, приятно?

– А ты – шустрая!

– Че-во?!

– Шу-устрая! Шу-устрая еще! Я вон вижу, в каких ты туфлях ходишь! На каблуках!

– А говорит – слепая…

– Да, слепая! Слепая! Мне тогда по голове стукнули, с тех пор один глаз не видит! И второй!

– А туфли ей мои помешали.

– Конечно! Я ж говорю! Я разве могу в таких?! У меня вон какие!

– Не нужно мне ваши показывать. Сидите спокойно!

– Так я без туфлей сижу! Куда я на каблуках пойду?! Я ж не молодая! Ты посмотри!

– И не буду!

– Нет! Нет! Посмотри давай! Я показываю!

Бабка кое-как задрала ногу, демонстрируя окружающим раздолбанную домашнюю тапку.

– Успокойтесь и сидите нормально, ждите очереди.

– Нет, ты подумай! – не сдавалась фурия (rammstein в тенетах некроза). – Я – ветеран и инвалид, на группе состою! Всю войну из-за них, гадов этих, сволочей, прошла! А они тут меня тапками попрекают! Думала ли я?!

– Никто вас не попрекает…

– Мне ж двигаться нельзя!! Я вся в давлении!!!

Неожиданно дверь заветного кабинета распахнулась, на пороге показалась помощница нотариуса.

– Граждане, может, хватит уже?! – возмущенно проговорила она. – Вы мешаете работать! Времени осталось мало!

– Времени мало – мало – мало времени – времени мало, – заволновались присутствующие.

– Чья это бабушка? – спросила помощница.

– Наша… – обреченно признались мы.

– Я с ними! – вскинулась бабка. – На машине привезли!

– Замолкни!.. – шикнула maman.

– Давайте ваши документы, я отнесу.

Maman быстро сунула ей необходимые бумаги, в двух словах объяснив задачу.

– Ждите, вас позовут.

На удивление сборище в приемной почти не возроптало. Я думаю, что, если бы даже сам нотариус вышел и лично дал каждому по морде помойным ведром, присутствующие восприняли бы это как должное. Советские люди и после Советского Союза остаются рабами.

Прошло минут двадцать. Смиренно молчавшая бабка вдруг открыла рот:

– Нет, ты подумай только! Я такую жизнь прожила! А они мне теперь…

– Успокойся, – посоветовала maman.

Бабка вняла совету.

Прошло еще тридцать минут. Очередь продвинулась на полтора человека. У бабки случился рецидив:

– Мне дед тогда как сказал? Квартиру – внуку!

– Ты помолчать можешь? – среагировала maman.

И вновь воцарилось молчание.

Великовозрастный бич божий сдаваться, однако, не собирался и выявлял недюжинные актерские способности. В ход шло усердное поглощение таблеток, крайнее изнеможение, фокусируемое на палку-подпорку, молитвенное закатывание глаз и многое другое. Когда нас позвали к нотариусу, у меня на «продолжение банкета» сил уже не было. Но присоединиться все же пришлось. Нотариус строго глянула и, кивнув на лежащие перед ней, практически полностью готовые документы, сказала:

– Господин Абросимов, ваша бабушка хочет, чтобы вы, как она сказала, вслух и при всех, пообещали, что не выгоните ее из квартиры. Тогда она откажется от своей доли в вашу пользу.

– Да?.. – заморенно выдавил я.

– Еще она хочет, чтобы вы при этом в глаза смотрели.

– Кому? – пошатнулся я. – Кому из присутствующих здесь я должен… в глаза смотреть?

– Мне, мне смотри, – подала бабка голос.

Я, борясь с отчаянным желанием пустить кровь всем участникам творимой вакханалии, исключая maman, обнаружил в себе способность говорить «четко и по существу», справедливо полагая, что вопросы в этом кабинете мне не задавать. Пока я мог только отвечать на вопросы. И я ответил. Они, что хотели, услышали.

А сегодня под занавес бабка исполнила свою любимую «песню»:

– Я умру когда, не хороните мене. Сожгитя лучше… Не хочу я, чтоб на могилку змеи этта приходили, колдуны… Есть такая организация, – добавила она, прокрутив несуществующую извилину в мозгу, – ветеранов сжигает бесплатно, инвалидов. Вот им тогда свези… после смерти…

Подготовка к смерти, между прочим, идет полным ходом. Девушка обратила мое внимание на документ в коридоре, гвоздем прибитый к дверце деревянного шкафа. Сия бумага в первоначальном виде служила настольным календарем, свернутым призмой. Помимо чисел, сгруппированных в месяцы, на календаре сияла фотография безвестного кандидата в местные депутаты, размещались лозунги, призывающие к достойной и по возможности вечной жизни, а также обязательное в таких случаях изображение православной церкви. В развернутом календарном виде депутат оставался непоколебимым, тогда как церковь красовалась перевернутой крестами вниз. На обширных белых полях бабка собственноручно куриным почерком вывела меморандум, он же пакт, он же резолюция, он же декларация, с таким содержанием:

ПОЛСИ МЕНЯ ЧТОБЫ ВНУК БЫЛ СЁМЩИК КВАРТИРЫ ЕСЛИ МАМКА БУДЕТ ПРОТИ Я ЕЁ ЗАБИРУ САБОЙ НАКЛАДБИЩЕ ОБИЗАТЕЛНО

ЕСЛИ БУДЕТ ПРОТИ МОИВО ПРИКАЗА ЗАПОМНИ АСЕЧАС Я СЁМЩИК БУДУ

И ниже:

ХАЗЯИКА КВАРТИРЫ Я ЛЮБИМАИ МОИ МУЖ ВЕЛЕЛ ВНУК БУДЕТ ИЗАВЕЩАЮ Я ВЕЛЮ И ТАК БУДЕТ

Охваченный неоднозначными чувствами, я вспомнил, как в детстве бабушка возила меня «за тридевять земель» по врачам. Однажды разверзся целый скандал, по масштабу не уступающий международному кризису. При выходе из подъезда нам повстречалась соседка, живущая этажом ниже, ровесница бабки и, по ее компетентному уверению, злая колдунья.

– Кудай-то вы собрались? – приветствовала нас «колдунья».

– Тьфу ты! – Бабка неожиданно взъярилась. – Как в дело, так на дорогу лезет! За кудыкину гору!!

И она стремительно утянула меня прочь, крепко держа за руку.

Лет, наверное, шесть после этого конфликтующие стороны всеми правдами и неправдами выясняли – кто из них агнец, а кто волк лютый.

– Мы ж на дело шли! – истошно объяснялась бабка с каждым, кто возникал рядом. – А она мне «куда! куда!». Кудыкает вечно. Нарочно кудыкает. Я примету знаю. Добра не будет. Она ж делает специально. Ее мамка наша подучила, чтоб навстречу идти, кудыкать.

– Она меня обплявала! – разводила «колдунья» оправдательную идеологию. – Я с ней, как с подругой, здоровалась, а она на меня – тьфу! Обплявала всю!

– Да где ж я в тебя плевала!! – взвизгивала бабка, делая глаза чище родниковой воды. – Она на меня кудыкает, а я ей просто так говорю, в сторону так потихоньку – тьфу – говорю ей, не лезь, куда не просят с кудыканьем своим.

– Обплявала!! Всю в лицо прямо!!

– Вот надо, надо было в тебя плюнуть! В следующий раз, как увижу, тогда уже можешь не отворачиваться – так прямо тогда и плюну в зенки твои, в бельмищи твои бесстыжие!..

В автобусе бабка редко когда ехала спокойно. Чаще всего она выбирала кого-нибудь из стоящих со мной рядом и начинала распоряжаться. Как всегда, без предисловий.

– Ты ж подвинься хоть! – говорила она, например, представительному мужчине. – Куда ты с портфелем лезешь своим грязным?!

– Это вы мне? – ошарашивался пассажир.

– Что ты мне это «мне»? Я говорю, портфель можешь в сторону принять? Мальчика мово задавил совсем.

– Я его, извините, я его вовсе не… – мычал пассажир, в толчее не в силах даже голову повернуть в мою сторону.

– А то я не вижу! – осаживала его бабка и раздраженно пихала портфель. – Убери, кому говорят! Навалился, лось здоровый. Ребенка сейчас задавит.

– Я… извините, но я… Вы со мной так разговариваете. Я бы попросил… Я…

– Я! Я! Сопля еще командовать!! Кто постарше, того слушаться должен!

Окружающие пытались утихомирить фурию, не понимая, что массовка только упрочит ее успех. Пока автобус ехал, бабка успевала произнести около полутора миллионов слов. Автобусный салон она покидала в приподнятом настроении.

Обратно ехали в полупустом транспорте. Выбирали лучшие места. Я всю дорогу смотрел в окно, бабка сидела напротив, приладя чугунный зад на самый краешек сиденья. Ее короткие ножки не доставали до пола, но дать им болтаться в воздухе она считала ниже своего достоинства. Так сидела она на краешке, застеклив пустые глаза. Морщинистые от старости, синюшные губы ее сжимало презрительное молчание. Вокруг губ виднелись редкие, но длинные волоски, которые бабка забывала выдергивать пинцетом…

Она всегда добивалась своего. Эпопее со «змеем-соседом» тоже сопутствовал тактический успех. Бабка с гордостью показала Девушке официальный запрос городского прокурора мэру, с указанием тяжелейших недоработок и допущенных оплошностей, приведших к ущемлению (в прямом смысле) личных прав и свобод жалобщицы. Мэру давалось буквальное распоряжение покарать обидчика, а за соответствующим исполнением приговора обеспечивался надзор с возможностью повторного в случае нужды расследования. Я так понял, что соседа обложили законом, и на нервной почве он мог отважиться даже на убийство. По крайней мере, какого-то говна бабке в замочную скважину он уже напихал, в однотысячапервый раз приезжала милиция, говно три часа выковыривал очередной сочувствующий. Mama mia!