Кровавая жертва Молоху - Оса Ларссон

«Я хочу остаться здесь!» – горячо твердила про себя Ребекка.

Ее охватило удивившее ее саму желание с кем-нибудь поговорить. Но с кем можно обсудить такое? В бюро у нее осталась подруга, Мария Таубе. Хотя нет, Мария сама скоро собирается стать совладельцем. Она приспосабливается. Она одна из них. И также не понимает, что блестящий юрист делает в прокуратуре в дикой лопарской тундре.

Ребекка натянула куртку и спустилась вниз по лестнице. Щен проснулся и увязался за ней.

Взяв велосипед, она поехала к Майе Ларссон. Мести перестало, но на земле лежал толстый слой снега, так что жать на педали было тяжело. Иногда колеса проскальзывали, однако ехать все же было можно.

Щен кидался из стороны в сторону, по-детски радуясь снегу.

Фрёкен Элина Петтерссон сидит в кабинете Яльмара Лундбудма, собираясь с духом. Он называет эту комнату курительной. Ей всегда здесь нравилось. Приятный запах сигары, уютно потрескивающие дрова в камине.

Сейчас кто-то из служанок только что заходил подкинуть дров – огонь плюется, шипит и потрескивает, вот-вот разгорится всерьез. Языки пламени поднимаются высоко в трубе дымохода.

Камин сделал скульптор Кристиан Эрикссон, лучший друг Лундбума, украсив его колоннами из известняка. Одна изображает двух медвежат, карабкающихся на дерево, а другая – медведицу, играющую со своими отпрысками. В самом камине – три чугунные плиты с сюжетами из лопарской жизни. На средней – лопарская пара, на двух других – играющие дети и пастушья собака, стерегущая северных оленей.

Элина знает, что, когда огонь прогорает и лишь угольки мягко мерцают в камине, эти плиты словно оживают. Сколько раз они с господином директором сидели перед камином и говорили о том, что это они и их дети, шутили по поводу того, что Яльмар так похудел. Внезапно он становился серьезен, признавался, что именно так хотел бы жить – как коренные народы, свободно, в единении с природой. А Элина говорила о своей любви к свободе, ведь именно поэтому она стала учительницей. Ей хотелось самой зарабатывать себе на хлеб и не быть в зависимости от кого-то другого.

Она помнит одну из их первых совместных ночей, когда он спросил ее, что она думает о браке, и она ответила, что никогда…

Как проста свобода, когда сильна любовь!

Но сейчас все изменилось. Сейчас ей хотелось бы, чтобы он встал перед ней на одно колено. Или просто сказал: «Может быть, нам все-таки стоит?..»

Ее взгляд блуждает по бревенчатым стенам, до половины затянутым тканью из Юккасярви, по мебели красного дерева, девушка оглядывает стол с резными ножками, стулья с высокими спинками. Красивая комната. Обставить ее ему помогали друзья-художники. Внешне все выглядит достаточно скромно, но она-то понимает…

На полу лежат рядом две шкуры, белого медведя и бурого медведя. Еще вчера она лежала, растянувшись на них. А сейчас сидит на скамье у стены с прямой спиной, словно пришла по поручению какого-то общества просить господина директора пожертвовать небольшую сумму на их деятельность.

Как ей хотелось бы стать его женой и жить в этом доме! Она хочет ездить с ним в его поездки вместе с сыном – она точно знает, что у нее будет мальчик. Увидеть Америку и Канаду. А когда она не путешествует с ним, то ждет его дома, скучает по нему, садится за его стол и пишет длинные письма, пока дети бегают по лестнице, а Щепка напевает в кухне. Она хочет. О, как она хочет этого!

Но у Элины тоже есть гордость. Ни за что она не станет ему навязываться. А что, если он, вместо того чтобы посвататься, спросит, сколько он должен заплатить? Что она тогда сделает? На этом месте в их воображаемом разговоре ее мысли заходят в тупик.

Но вот в кабинет заходит Яльмар Лундбум, просит прощения, что заставил ее ждать. Затем целует ее – в лобик!

Директор садится, хотя и не рядом с ней, а на один из стульев, стоящих вокруг книжного столика. Он смотрит ей в глаза, но Элина замечает, что его взгляд скоро перемещается на старинные часы в углу.

Сердце девушки падает, как камень в черную ледяную воду.

Она спрашивает, много ли у него работы, и он отвечает, что да, очень много. То, о чем она хочет поговорить, стоит между ними, как молчаливое живое существо.

Они говорят о том, что LKAB[33] снабжает сталью всю воюющую Европу. Много поездок, много сделок. И ситуацию не облегчают статьи и споры по поводу статуса Кируны.

Горячие головы еще не остыли после голосования 1909 года. Народ Кируны хотел, чтобы их поселение стало городом – тогда он получал бы налоговые отчисления от горнодобывающего предприятия и смог сам выстроить необходимую инфраструктуру. Но правление компании желает, чтобы Кируна стала муниципальным поселком. Тогда компания будет платить налог там, где находится ее головная контора, а именно в Стокгольме. В 1909 году проводили голосование по шкале доходов – то есть чем больше человек зарабатывал, тем больше у него было голосов. У самого Лундбума их было максимальное количество, сто, в то время как рабочий имел один голос.

Яльмар Лундбум проголосовал так, как желали господа в Стокгольме, а инженеры и мелкие капиталисты в Кируне проголосовали, как директор шахт. И Кируна стала муниципальным поселком.

Однако тема эта до сих пор горячо обсуждалась.

– Назвать меня предателем! – восклицает он, и Элина заверяет его, что в глубине души все понимают – он на стороне народа.

Но ситуация напряженная. Так всегда бывает, когда не все гладко в быстро растущем поселке. На каждом углу ведется агитация. Когда женщины не обсуждают избирательное право, то собираются, чтобы обсудить водоснабжение. Они спрашивают, и довольно громко, как получилось, что в поселке только двенадцать водяных насосов, но целых двадцать четыре станции по наливу нефти.

Элина собирается с силами, опасаясь, что Яльмар сам обо всем догадается. Вдруг он сейчас поднимется и заявит, что его призывает долг, – и этот шанс поговорить с ним будет упущен.

– Мне очень не хватает тебя, когда ты в отъезде, – говорит она, стараясь придать голосу легкую интонацию.

– А мне тебя, – отвечает он.

И похлопывает ее по руке!

– Но я человек запойный, – говорит он.

И Элина кивает, ибо уже слышала это раньше.

Господин Лундбум человек запойный. Противоположность тому, что называется «человек основательный». О, когда она лежала на его плече и слышала это в первый раз, тогда его слова отзывались в ней оглушительным счастьем. «Я не могу, – сказал он тогда, – как многие другие, следовать однажды заведенным привычкам».

И сейчас речь снова заходит об этом. Девушка заставляет себя кивать и улыбаться, когда господин директор произносит нечто напоминающее небольшую речь – о своих привычках и пристрастиях.

Какое-то время он усердно работает, говорит он. В другое время он ленится и трудится урывками. В один период уважает требования этикета, совершает визиты, ходит на званые вечера, отвечает на письма и сам их пишет, в другой период ведет жизнь затворника, отклоняет приглашения и пренебрегает корреспонденцией с внешним миром. Такова его натура. Он никогда не сможет стать таким, как все. И он должен уезжать – не только по работе, но еще и потому, что его душа жаждет странствий.

Пока Яльмар Лундбум говорит, Элина опускает глаза и смотрит на свои ботинки. Еще совсем недавно она лежала на его плече, целовала его и повторяла: «Не будь таким, как все». Все остальные казались серыми и банальными. А они с Яльмаром – как два пылающих факела среди снегов.

А теперь, она сама это чувствует, она хочет быть как все. Хочет обычной женской жизни.

– Что ты думаешь по поводу нас, Яльмар? – произносит она наконец.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты думал о чем-то большем, чем…

Не зная, чем закончить, она делает неопределенный жест рукой.

Он застигнут врасплох, Элина это видит. Но ей во что бы то ни стало надо получить ответ.

– Я думал, что ты свободная душа, которая вполне довольна тем положением дел, которое есть у нас сейчас, – произносит он.

Поскольку она не отвечает, он продолжает:

– Я старый мужик. Зачем я тебе нужен?

Но кто и кому не нужен – это совершенно очевидно.

Элина сжимается.

– Однако есть последствия.

Он долго сидит молча. И уже сейчас, во время этого долгого невыносимого молчания, Элина должна была бы встать и уйти. Потому что, если бы он все еще любил ее, он не сомневался бы, не стал бы так долго размышлять. Он давно бы уже заключил ее в свои объятия.

Вместо этого он проводит ладонью по лицу.

– Я должен задать тебе один вопрос, – начинает он.

И она думает: нет. Нет. Только не это. Этого вопроса он не должен, не может ей задать.

– Ты уверена, что это мой ребенок?

Она медленно поднимается. Не знает, сердиться или плакать. Стыд щиплет ее костлявыми старушечьими пальцами. Это соседи из родной деревни щиплют ее. Хватают за тонкую ткань блузки узловатыми руками. Стоят вокруг гроба матери и шепчут, что девчонка заставила мать изработаться до смерти, лишь бы она могла продолжать учиться в этой «семинарии». Говорят о девочках, которые сходили с ума от чтения книг, попадали в психушку.