Герой туманной долины - Пола Гарнет

наверное, больше, чем с собой. Может, я ошибаюсь, — Делла хмыкнула, — может и нет — тут только тебе решать, но в своих словах я уверена: начни себя ценить, поверь, что ты сильнее, чем самому себе кажешься, и доверься жизни — тогда все станет на свои места. А еще ложись спать. Я тебя прощаю. Не знаю за что, — она грустно усмехнулась, — но прощаю. Меня это даже раздражает — вообще не могу на тебя долго злиться, мистер Паркс.

Единственная слеза скользнула по щеке Шеннона перед тем, как замереть на внутренней стороне оправы квадратных очков.

Он вспомнил себя сидящим за столом — нет, не за рабочим, за кухонным, почти таким же, как в его собственном доме, — и искоса поглядывающим на уткнувшуюся в подушку в соседней комнате Деллу и светлые разметавшиеся по узкой кровати волосы. Вспомнил ее затуманенный взор после резкого пробуждения, когда самолет коснулся земли, и то, как довольно она жмурилась, подставляя лицо теплому стамбульскому ветру. Вспомнил, как, зевая, она желала ему доброй ночи и притворяла за собой дверь, прячась под одеяло в спальне, которая была ровно напротив его собственной.

Она не уговаривала его писать «свою историю». Он решился сам, глядя на светящуюся в ее глазах веру, и сел за текст ранним утром, не говоря ей ни слова.

В мгновения, когда она смотрела на него с детской надеждой, ему казалось, что он может свернуть горы. Так неужели не сможет преодолеть простейшее препятствие и перестать относиться к себе как к мусорной корзине из-за парочки провалов?

«Выпьем утром кофе?» — написала Делла через четверть часа.

Он согласился.

Глава 16

Ее не было рядом, но голос в голове Шеннона звучал отчетливо. Так же отчетливо, как мелькали под полуприкрытыми веками картинки-воспоминания состоявшегося однажды разговора. Балкончик небольшой квартиры в Стамбуле, и они, укутавшиеся в халаты после ночного купания в Босфоре, попивающие гранатовый чай.

— Ты не думал, что можешь использовать дар, — Делла тогда сделала акцент на последнем слове, — во благо? Говорить людям, которых касаешься и последствия мечты которых видишь, что им не стоит куда-то ходить или чем-то определенным заниматься?

Шеннон тогда ушел от ответа, покачав головой и пробормотав что-то вроде «пробовал пару раз, не вышло».

Он не стал рассказывать о Катарин и чувстве вины, которое драло внутренности когтями, — не хотел, чтобы Делла разочаровалась в нем и его бессилии.

— А ты мне правда веришь? — спросил Шеннон с надеждой, стараясь в глаза подруге не смотреть.

— Верю, — отозвалась та. — Мне кажется, это здорово — видеть чужие мечты. Понимаешь, насколько люди разные и прекрасные.

Спорить с ней Шеннон не решился, сильнее запахнул халат и про себя добавил «разные и прекрасные, пока не увидишь, как они погибают от того, к чему полжизни стремились».

Он вздрогнул от донесшегося словно из-под толщи воды голоса Кайла, несколько раз моргнул, прогоняя воспоминание.

Виски лежал рядом, прижавшись горячим боком к ноге Шеннона, поглядывал на Шона, ползающего под столом в поисках упавших крошек еды, и ревностно дергался, когда овчарка-подросток просился на руки юноши.

— Они быстро подружились, — проговорил Кайл, ловя Шона за загривок и подтягивая к себе, опуская на колени. — Делла скоро вернется?

Шеннон протяжно выдохнул, почесывая Виски за ушами, стараясь не замечать приглушенную ругань Лейлы за дверью и натянутую улыбку Кайла напротив.

— Сказала, что пробудет там не больше недели, — невесело бросил он, лениво ковыряя вилкой торт и осушая третью кружку крепкого чая.

Лейла и Кайл устроили отличный ужин, и Шеннон был безмерно благодарен им — вытащили его из дома, настояв, чтобы взял с собой Виски, которого подруга доверила ему на время своего отсутствия, лишних вопросов не задавали, только осыпали шутками и громко смеялись над ними сами, не осознавая, что друг медицинского юмора не понимает.

Он улыбался все равно, потому что не мог не улыбаться, слыша их заливистый хохот, но не мог заглушить мысли, которые крутились только вокруг Деллы и ее внезапного отъезда.

Лейла и Кайл отвлекали его своей личной радостью, и он радовался вместе с ними — за их счастье, их жизнь и работу, в которую были влюблены не меньше, чем друг в друга, за их сине-зеленые свечения, что сливались в одно и переливающимся фоном висели за их спинами, озаряя комнату. Но когда телефонный звонок прервал Лейлу на полуслове, когда померкли веселые искорки в глазах Кайла, а уголки его губ опустились вниз, Шеннон вновь вернулся к мыслям о Делле.

В Стамбуле было чудесно — тепло и по-хорошему шумно, спокойно и легко на душе, но возвращение домой разрушило ту короткую идиллию, которой наслаждались двое еще лучше друг друга узнавших. Шеннон понимал, что сам разрубил нити, которые связали его с девушкой, которая сильно изменилась в последние дни и, сдержанно попрощавшись, быстро уехала. Всего на неделю, большая часть которой уже минула в томительном ожидании ее возвращения.

Делла улетела к родителям. В день рейса в ответ на «а как же твои слова о том, что оставила их позади?» она усмехнулась и грустно покачала головой.

— Я оставила, но возвращаться к ним раз в год в конце октября не значит возвращаться насовсем, верно?

Город она не назвала, только попросила приютить Виски и позаботиться о нем, оставив Шеннона наедине со своими мыслями и галереей смартфона, сплошь заполненной фотографиями девушки в вельветовых шортах. Он все испортил. Испортил внезапно, вогнав Деллу в еще большую тоску и тревогу, которые чаще мелькали на ее лице в последнее время, и напрочь отбив желание рассказать нечто важное, тревожащее ее душу.

Шеннон вздрогнул, когда соседнюю комнату, в которой Лейла заперлась, сотряс громогласный рев. Виски неуверенно гавкнул, предупреждая об опасности, Шон резко подскочил на коленях Кайла, а сам парень только прикрыл глаза и тяжело вздохнул.

— Прости, — прошептал он, качая головой.

— Не беспокойся об этом, — отмахнулся Шеннон и спрятал лицо за большой кружкой, поверх нее глядя на поджатые губы друга.

Ситуация была знакомой, и он проводил параллели — наполненное смехом и покоем время, которое нарушала горькая случайность. Словно корабль натыкался на острый и неприступный айсберг, так и Шеннон с Деллой наткнулись на ненавистную книгу, так и Лейла с Кайлом наткнулись на очередной звонок родителей.

Шеннон хотел забыть о «Биографии неизвестного», которая стала его личным айсбергом. Так же Лейла и Кайл хотели забыть о ежемесячных звонках ее родителей, которые стали их общей глыбой льда.

— И надо было позвонить именно сегодня, — пробормотал Кайл,