Герой туманной долины - Пола Гарнет

взгляд на черно-белой фотографии над цитатой. Заинтересованный взгляд скользнул с книги на стоящего перед ним покупателя, а увидев гнев на лице Шеннона, вернулся к монитору.

— Да, что-то еще. В других ваших магазинах экземпляры есть?

Продавец закряхтел, открывая базу, вновь навел сканер на код, усиленно игнорируя фотографию Шеннона, и покрутил колесиком мышки.

— Был один, в другом филиале, — не поднимая глаз, отозвался парень за кассой. — Вчера купили. Этот последний во всей сети, насколько вижу.

«Это была ты, Делла. Это точно была ты…»

— Отлично, — безэмоционально отозвался Шеннон, протягивая купюры. — Без сдачи, — кинул он, хватая книгу и стремительно покидая магазин.

Он распахнул дверь рывком, зажал «Биографию» под мышкой, а другой рукой достал из кармана пачку сигарет. Хотел было поймать такси и ринуться домой, но нырнул в ближайшую темную подворотню, прижался спиной к стене за мусорными баками и медленно осел на корточки.

Шеннон закурил, бросил книгу себе на колени и набрал номер, который не набирал уже три года, считая долгие гудки и озлобленно ругаясь на паузы между ними.

Пальцы, сжимающие смартфон, зарылись в непослушные кудри; обложка взирала на парня с упреком и тихой болью предательства, а он продолжал устало мычать, ожидая, когда Мартин поднимает трубку.

— Не может быть, — послышалось над самым ухом, когда Шеннон был готов сбросить звонок. — Написал новую книгу? Небось, хочешь вернуться?

— Ты скотина, Мартин! — гаркнул он. В другом конце переулка резко подскочила и бросилась наутек тощая кошка.

— Вот это новость, — оторопело отозвался литературный агент. — Это вместо приветствия?

— Это потому, что ты скотина! — уверенно повторил Шеннон, с силой затягиваясь, обжигая дымом горло. — Ты обещал, что ее никто не увидит! Я последние деньги отдал, чтобы выкупить все со склада, твою мать! Чтобы тебе не влетело, чтобы не было проблем, чтобы все закончилось!

— Ты о «Биографии»? Шен, я не понимаю, — недоуменно лепетал Мартин.

— Не называй меня так! — взревел Шеннон, прижимая к груди, пронзенной болью воспоминаний, дрожащую руку. — Все ты понимаешь!

— Паркс, объясни! — Голос мужчины зазвучал требовательно, но все так же растерянно.

— Даже в чертовом Реверипорте осталось два экземпляра. Ты слышишь меня? Два! Сколько осталось по всей стране, а? Вы не выполнили условия соглашения!

— Шеннон, мы отозвали все, что было! Клянусь тебе! — воскликнул Мартин. На той стороне провода послышался скрип колесиков рабочего кресла о пол — агент, кажется, вскочил со своего места.

— Я тебе не верю, — резко перейдя на шепот, отозвался Шеннон, сгибаясь. Его мутило. Книга норовила соскочить с колен, которые начали пронзать тонкие ледяные иголочки. — Я тебе не верю, Мартин.

Он пытался стереть любое упоминание о «Биографии» из книжного мира, пытался выкинуть ее из собственного сердца и памяти, пытался сделать так, чтобы люди на улице, однажды увидевшие в нем писателя, вновь смогли смотреть на него как на простого прохожего. Ему почти удалось. За три года ему почти удалось.

А потом Делла Хармон купила его книгу.

— Шеннон, я во всем разберусь! Обещаю, сегодня же начну.

— Уничтожь их все, Мартин, — хрипло отозвался тот, закашлялся от дыма, отодвинув от уха телефон, и хрипло попросил вновь. — Уничтожь все экземпляры, которые найдешь. В память о том, что когда-то мы были друзьями.

— Мы и сейчас друзья, Шеннон. Для меня так точно, а ты решай сам, — сдавленно проговорил мужчина. — Я разберусь. Отзвонюсь тебе, когда что-то узнаю.

— Можешь не звонить, — отмахнулся Шеннон. — Просто сделай то, что прошу.

Мартин промолчал. Минуту он тяжело дышал в трубку, а потом сбросил вызов, оставляя юношу в давящей тишине затхлого переулка.

Сигарета истлела до фильтра, за ненадобностью полетела в противоположную стену и, роняя на землю последние крупицы пепла, отскочила в сторону.

— Ты разрушила меня, — прошептал прозаик своему творению в его дрожащих руках. — Ты стала началом моего конца.

Он стиснул ноющие зубы и поднялся с земли, опираясь о грязную стену, отряхивая с ладоней пыль кирпичной кладки, и приготовился выйти из темного переулка, но вдруг замер.

Ожесточенная усмешка искривила губы. Он видел бегущих по улице людей — снующие разноцветные пятна с мечтой в сердце, которая их разобьет, — и вспоминал, как они сначала пожимали ему руку, искренне им восторгаясь, а после закидывали камнями.

Он создавал эту историю для них, а они даже не попытались ее понять. С чего он вдруг решил, что они попробуют понять ту, которую начал писать ранним утром в Стамбуле, глядя на еще толком не проснувшуюся, растянувшуюся на диване Деллу Хармон? С чего он взял, что в очередной раз его не сочтут безумцем?

— Им это не нужно, Делла. Никому не нужно, — проговорил Шеннон холодно, ступая на свет оживленной улицы.

Глава 15

Ненавистная «Биография неизвестного» спряталась в прикроватной тумбочке, но рука Шеннона против воли сама к ней тянулась — раскрыть, пробежаться по строчкам, вспомнить Роба и попытаться взглянуть на написанное непредвзято.

Но в сознании все так же мелькали образы прошлого: исполосованная кухонным ножом обложка, изорванные страницы, забитое экземплярами книги железное ведро на заднем дворе, объятое пламенем.

Делла опять не подняла трубку. Он звонил вновь: снова и снова, после десятка непринятых или отклоненных вызовов, после шести прочитанных и оставленных без ответа сообщений, после прошедших в томительном ожидании суток.

Она отключила телефон так же, как в театре закрыла за собой дверь, убежав в слезах.

Шеннон не думал, что может быть таким настырным, но жгучее желание все объяснить и наконец-то быть понятым кромсало сердце и заставляло его вновь и вновь возвращаться к попыткам достучаться до Деллы.

Она сама советовала — рассказывай, произноси вслух, чтобы увидеть нужную дверь, чтобы разглядеть ответ. Сейчас он говорил, думая, что это поможет ему стереть противоречия в собственных мыслях, поможет расставить все по местам. А еще он хотел извиниться.

«Оставьте сообщение после сигнала».

Долгий гудок заставил Шеннона вздрогнуть и притупил решимость, но юноша, стиснув зубы, начал говорить.

— Я бы хотел сказать «да». Я бы хотел сказать «я писатель, настоящий, это правда», но так сказать уже не получится — некоторые называют это выгоранием, я называю потерей. Тот Шеннон Паркс — я называю его Шеннон-До, — фото которого красовалось на нахзаце с умной фразой и который был в разы сильнее меня, куда-то ушел. Он покинул меня не попрощавшись, просто внезапно исчезнув, прикрыв за собой дверь и скрывшись в ночи. Я теперь лишь кривая, разорванная половина того человека, которая терпеть