Герой туманной долины - Пола Гарнет

И уикенд в Стамбуле вдруг исчез. Растворился, став серой дымкой, не махнув на прощание и забрав с собой весь тот азарт, с которым Шеннон выводил слова на чистых листах бумаги, пока Делла отдавалась сновидениям.

Воспоминания о людской злости, непримиримом гневе и холоде, с которым его работу отвергли, накатили волной и в мгновение погребли его под собой.

Он тогда пообещал себе больше не писать. Пообещал и обещание нарушил почти сразу, сев за другое произведение, над которым корпел, которое хотел сделать достойным читателей и которое бросил на середине, потому что по пути себя растерял.

— Я не писатель, Делла, — ответил Шеннон, вкладывая в слова столько льда, сколько накопилось в душе за годы. Этот лед так и не растаял, превратился только в неприступный айсберг, о который сейчас разбивался чей-то корабль. Ее корабль. — Я давно перестал им быть.

Делла не заслужила. Не заслужила злости, которая была готова выплеснуться через край, и не заслужила перекошенного от боли лица, на которое упала тень негодования.

Шеннон знал, что так и будет. Знал уже тогда, когда, сидя под лампой и слушая приглушенный шум ночного Стамбула, писал о падении с облаков, после которого ломаются ноги, а на теле появляются новые синяки.

Делла не должна была найти книгу — никто не должен был.

— Ты отозвал права на рукопись, да? Забрал книгу у издательства. Потому что она только твоя?

— Потому что она ничтожна.

— Зачем ты ее обесцениваешь? — Делла выглядела изумленной, а в ее наполняющихся слезами глазах застыло разочарование. — Твой труд…

— Был напрасен. Книгу никто не понял, ее не приняли.

— Я поняла, — прошептала Делла, поникнув окончательно.

Шеннон силился не зажмуриться и так же усердно пытался понять, почему вдруг занял оборонительную стойку с той, с кем защищаться совсем не следовало? Почему в одночасье вернулся тот Шеннон Паркс, которого однажды отвергли?

Ответ на это «почему» пришел сам. Чтобы его душу не выворачивали наизнанку, чтобы не оголяли нервы и не играли на них, как на гитарных струнах, желая извлечь достойный звук.

— Не думаю, — сухо, почти бесстрастно отозвался парень, мысленно разрывая себя на части, ломая собственные кости и кости Роба, историю которого пытался поведать и которого все чаще вспоминал в последнее время против воли. — Я прошел слишком многих критиков, чтобы понять, что книга — полная ерунда.

— Может, для критиков и да, но не для людей, — обреченно ответила Делла, прижимая к боку вельветовую сумку, пытаясь защититься ей от сгущающегося вокруг мороза. — Ты писатель. Мы говорили об этом, помнишь? — На ее лице промелькнула искра надежды. — Ты писатель, и когда примешь это…

— Не писатель. Не теперь, — покачал головой Шеннон, сжимая губы. — И, боюсь, никогда больше. Ты однажды поймешь. Все однажды понимают.

Что было большей ошибкой — начать писать свою исповедь под луной Стамбула или говорить то, что говорил в ту минуту?

Радость встречи сменилась кусками льда, впившимися в нежную кожу обоих и наполнявшими внутренности горьким ядом.

Делла ушла. Ушла, не обернувшись, почти бегом пересекая широкий коридор театра, ныряя за ближайшую колонну и хлопая дверью — но не от злости, а от ужаса, который испытала, когда ее восторг не был разделен тем, на кого надеялась. Ушла, сжимая книгу в побелевших пальцах.

Она оставила его одного наедине с такими же слезами на глазах, что стояли в ее собственных, и с водопадом ненависти. Он ненавидел ту половину себя, которая однажды его покинула, которая слишком возвысилась над другой, слабой частью. А та до сих пор тянулась к нему дрожащими руками и просила вернуться, шатаясь из стороны в сторону и трогая только пустоту.

Выше головы не прыгнешь? Шеннону-До — той самой сильной половине — это удалось. Шеннону-После — тому, кем он стал теперь, — подобные высоты и не снились.

Глава 14

Он шел слишком быстро, чтобы успеть затормозить и не столкнуться с выходящим из магазина парнем. Тот толкнул его плечом, попытался извиниться, но не успел.

— Аккуратнее! — рявкнул Шеннон, стискивая кулаки от боли, стараясь не скрежетать зубами от поплывших перед глазами разноцветных кругов и картинок, которые пытался выбить из сознания, ожесточенно тряся головой.

Парень отшатнулся и выпучил глаза, что-то пролепетав, но Шеннон его не слышал — уже скрылся за дверью книжного, раздраженно вскидывая глаза на брякнувший колокольчик.

«Заткнись!» — приказал ему он, уверенной походкой направляясь к сенсорной стойке в дальнем углу зала.

Его переполняла злость, а клавиатура, по которой скользили трясущиеся пальцы, размывалась, и Шеннон набирал текст на ощупь, пытаясь проморгаться и неслышно рыча сквозь сжатую бледную полоску губ. Он знал, если увидит хоть один экземпляр «Биографии неизвестного» на книжных полках, непременно ударит по нему так, чтобы онемел кулак.

Он не понимал, чего хотел больше — увидеть на экране пустоту, означавшую, что книги в продаже нет, или список филиалов и секторов, в которых она приютилась.

Колесико поиска крутилось целую вечность, а Шеннон снова и снова считал до десяти, еле сдерживаясь, чтобы не треснуть чертов аппарат, который упорно игнорировал его новые нажатия на кнопку «найти».

Один экземпляр.

— Твою ж мать! — шепотом выругался Шеннон, разжимая кулаки, норовя обхватить голову напряженными пальцами, но вовремя остановился — появившийся продавец искоса взглянул на него и заставил взять себя в руки.

На негнущихся ногах Шеннон прошел к указанной полке. Сердце гулко колотилось в груди, отбивало удары о ребра, а внутренний крик, совсем невыносимый, полосовал органы. Его взгляд выхватил знакомый черно-белый корешок, скользнул по тексту, пальцы быстро извлекли книгу на свет.

Рот перекосила злорадная усмешка. Казалось, гнев и тоска соревновались между собой, бежали к финишу наравне, гадая, кто наполнит внутренности юноши быстрее.

«Я тебя ненавижу! — зло прошептал Шеннон книге неслышно для остальных. — Ты разрушила меня! Уничтожила, растоптала!»

Он стиснул ее в пальцах, не в силах отпустить, — не мог позволить, чтобы кто-то еще купил ее, — и взором, полным бешенства, продолжал прожигать взглядом свое имя, красующееся на обложке, и заштрихованный силуэт мужчины.

Героя книги звали Роб. Он был первым персонажем, которого создал Шеннон Паркс, первым, кого напечатали и первым, которого уничтожили читатели.

Парень шумно выдохнул, покачал головой и направился к кассе, на ходу поманив за собой ошивавшегося рядом продавца. Его воспитанность и приветливость уступили место остервенелому взору и резким движениям, с которыми «Биография неизвестного» опустилась на прилавок.

— Что-то еще? — напряженно глядя на разъяренного покупателя, спросил продавец у кассы, открывая нахзац книги, сканируя штрихкод и на мгновение задерживая