Василий Пушкарёв. Правильной дорогой в обход - Катарина Лопаткина

густо стояла она, как будто это была не выставка, а музейный запасник. Это, пожалуй, был самый разумный ход устроителей экспозиции, и оттого, что весь зал был плотно уставлен скульптурой, получился эффект необыкновенной силы. Какое-то потрясающее величие мастера проявилась в этом. Как будто звучал орган, происходило пение огромного хора. Уже не казалось необычным, что почти все скульптуры стоят фронтально, что они почти совсем плоские, с уплощенными головами и огромными ступнями ног. Удлинённые пропорции фигур не казались таковыми. Вообще все приняла как бы обычный вид, но вас постоянно сопровождал музыкальный ритм и какая-то удивительная стройность. Были здесь и живописные произведения, подчас очень тонко колористически сгармонированные, были и рисунки, особенно хороши карандашные.

Я не преминул заглянуть и в Нимфей Клода Моне. До чего же убого, пусто и никчемно выглядел этот Нимфей по сравнению с произведениями Джакометти.

Вторая половина дня – работа с архивами Бенуа, а вечером – у моих знакомых Л. Н. Делекторской и её двоюродной сестры Лели – великолепного фотографа. В общем, к Бенатову никак не попасть – все некогда! И третий день почти весь прошёл в хлопотах: половина дня ушло на осмотр молодёжный Биеннале, на которой были выставлены работы молодых художников со всех стран, в том числе и нашей.

Только 29 октября вечером я наконец попал к Бенатову. А до этого где только ни был: конечно, каждый день работал с архивом Бенуа, посетил художницу Марию Александровну Лагорио и её мужа архитектора Николая Ивановича Исцеленова, который очень много интересного рассказал о Н. П. Лихачёва, иконное собрание которого было приобретено для Русского музея, об архитекторе Белобородове и других видных деятелях культуры. Был у Александры Клавдиевны Ларионовой (Томилиной), встретился с Диной Верни. Она показывала свое собрание и свою галерею. Был в известном издательстве «Браун», выпускающим факсимильные репродукции картин, посетил Валентину и Ивана Маркаде – известных искусствоведов и критиков.

Наконец, посетил мастерскую А. М. Ланского. Он показал показывал превосходный абстрактные «иллюстрации» к «Запискам сумасшедшего» Гоголя с вкраплением в абстрактные формы текстов «Записок» и большой альбом, листов 200–250, совершенно уникальных абстрактных же «иллюстрации» к Библии, тоже с вкраплением текстов. Все это в цвете и превосходно напечатано автолитографиями. Меня особенно заинтересовали «иллюстрации» к Библии. Но такой альбом не привезёшь в безбожную страну. А жаль, тем более что в самих автолитографиях ничего религиозного не было. Были просто красивые, роскошные композиции на больших листах. Работали формы, работал свет, создавая величественный эмоциональный восторг. Ланской кроме живописи занимался литографией, офортом и создавал небольшие, но удивительные по красоте форм и цвета гобелены. Я их видел даже убил у бельгийских коллекционеров (мадам Крепс). К этому времени он прославился как художник и уже освободился от маршанов, о чем говорил с гордостью…

А ещё страшная неразбериха и безответственность посольских работников и служб по переупаковке архива Бенуа отнимали массу времени и энергии. Наконец 29-е. Конечно, о Бенатове я уже был наслышан. Он ведь старался встретиться и поговорить с каждым художником, с каждым лицом, причастным к искусству, которые приезжали из Советского Союза в Париж. Его интересовало, что делается у нас в Союзе художников, как живут наши мастера, всегда радоваться их успехам, оценивал их работа, если приходилось видеть их на выставках. Кроме того, он постоянно в течение многих лет переписывался со своим другом – художником Григорием Александровичем Сретенским (1899–1972), с которым он учился во ВХУТЕМАСе, и был в курсе нашей художественной жизни.

Жил Бенатов в том же доме, в котором жили З. Е. Серебрякова и Ю. П. Анненков – это 31 Rue Campange Première. Но занимал он в этом доме два этажа, и с площадки каждого этажа вход был на две стороны. Мы вошли в левую сторону на одном этаже, где находились его обширная мастерская и обширная же коллекция произведений классического искусства. Здесь были работы барбизонцев, этюды Делакруа, Жерико, Милле, импрессионистов (Ренуар, Моне, Дега), Сезанна и др. Много интересной, превосходной по своим художественным достоинством скульптуры, в том числе античной, средневековой, китайской, индийской, и разнообразной по материалу: каменной, деревянной, бронзовой, керамической (античные вазы). Над всем этим господствовало мебель готическая, ренессансная, периода Людовиков от XIV до XVI. Кризис времени и цель визита не позволили мне рассмотреть рассматривать это чудо подробно, и я попросил показать собственные работы гостеприимного хозяина, среди которых были очень неплохие вещи. Просматривая его вещи, я все время поглядывал на портрет Петра I. Уж очень он мне приглянулся. Однако все по порядку.

Сначала надо отдать должное творчеству самого хозяина. Лучшие живописные холсты Леонардо Михайловича я откладывал в сторонку. Потом поставил рядом все отобранные и из них выбрал три работы: пейзаж, жанр и натюрморт. Он все время следил за моими действиями: смотрит, разговоров почти нет, а в конце даже сложилось какое-то напряженное внимание… И тут разрядка: вот эти три работы я куплю у Вас для Русского музея. Радостная улыбка, разговор, где и когда он писал эти свои пейзаж, жанр (вернее полупортрет, писанный в Испании) и как рождался натюрморт «Яблоки». Будучи приверженцем классического искусства, Бенатов тем не менее не только сохранил в своем творчестве во Франции принципы живописи «Бубнового валета», но и обогатил их изысканной колористической тонкостью импрессионистов и особенно Сезанна, картинами которого он постоянно восхищался и любовался. «У меня над кроватью висит его натюрморт «Яблоки и бисквит». Вижу каждый день, смотрю, стараюсь понять… Я вижу, как он логичен, ясен классически, как прекрасна кладка краски, как благороден, сдержан, как простые изумительны все касания цвета и форм» (из письма Сретенскому). Сделка состоялась, хотя о цене мы не обмолвились ни одним словом. Деньги, советские рубли, Русский музей пришлёт в Москву его дочери, Галине Леонардовна. Рюмка коньяка придала нам бодрости повысила настроение.

Я попросил показать рисунки Малявина. Дело в том, что вторым браком Леонардо Михайлович был женат на дочери Малявина – Зое. У них родились близнецы – две дочери. После развода в 1932 году с Зоей Леонардо Михайлович покупал работы Малявина, которые приносили ему его дочери, и таким образом скопилось довольно большое количество произведений Малявина, которого он высоко ценил как художника. В письме в Третьяковскую галерею Бенатов сообщал, что имеет более 30 живописных работ Малявина, 150 рисунков «баб», 65 рисунков Стариков и 28 рисунков советских деятелей. На стене мастерской висела большая, но малоинтересная картина Малявина, конечно, в красных тонах, сюжета я не разобрал.

Мне было известно, что Малявин, уезжая из России, увёз собой рисунки, которые он делал в Кремле в 1921 году с В. И. Ленина. Известно было также что четыре рисунка из этой серии были куплены П. Пикассо в Ницце, которые он с восторгом показывал М. В. Алпатову в 1960 году. Я очень надеялся, что мне повезёт и вдруг я обнаружу рисунки Малявина, сделанный с живого Ленина. Ведь следующий