Василий Пушкарёв. Правильной дорогой в обход - Катарина Лопаткина

в Ленинграде. Пригласило его Министерство культуры. Я далек от мысли утверждать, что мои усилия в этом направлении имели хоть какое-нибудь значение. Напротив, я уверен, что за всех нас работало время. Недаром еще святой Августин говорил: «Время не проходит бесследно, чудны дела его, творимые в душе человека.» Только времени по силам переменить наши взгляды, убеждения, определить настоящие общечеловеческие ценности. Я был в Москве, в Третьяковской галерее, когда приехал туда Марк Захарович, но он был окружен таким плотным кольцом «высокопоставленных» лиц, что я не осмелился даже подойти к нему и поздороваться. Теперь «было можно», и каждый старался пробраться вперед поближе к мастеру. Да что я, академика Виктора Никитича Лазарева не пропускали в залы галереи, и мне пришлось провести его туда, показав свое удостоверение. В зале, кажется серовском, если мне память не изменяет, Шагалу показали его ранние декорации, написанные для Еврейского театра. Я поспешил вернуться в Ленинград.

12 июня 1973 года Марк Захарович и его жена Валентина Григорьевна прибыли в Ленинград. Встречали их сотрудники Главного управления культуры ибо только они имели материальные возможности заказывать гостиницу, обслуживать автотранспортом. Во всяком случае меня по этому поводу никто не беспокоил. Остановились они в гостинице «Европейская», недалеко от Русского музея. Сначала они поехали в Академию художеств. Как мне потом рассказывали, пришел Шагал в приемную и в директорскую, его никто не узнал, и он никого не узнал. Но старые картины как висели еще при нем, так висят и теперь на тех же местах. Это его обрадовало и он сказал: «Висят!». Потоптались немного и поехали на улицу Герцена в бывшее Общество поощрения художеств. Теперь там было Ленинградское отделение Союза художников РСФСР. Там его тоже никто не узнал. Ведь прошло уже более 50 лет, как он покинул Петроград! Часов в 12–13 прибывают Марк Захарович и Валентина Григорьевна в Русский музей. У меня наготове два фотографа, и весь путь по всем залам музея, а это более двух километров по прямой, шествие Шагала фотографировалось. Останавливался он почти в каждом зале. Его поразили иконы – четыре зала превосходных образцов древнерусского искусства. Долго и восхищенно рассматривал белоколонный зал, потом залы Левицкого, Боровиковского. Все восхищался тем, как все написано, сделано! Особенно долго задержались перед картинами Брюллова. Здесь посидели, отдохнули, а Марк Захарович все в возбуждении и восторге указывал протянутой рукой на ту или иную картину. Восхищался Шишкиным, Репиным (четыре больших зала), Суриковым, Серовым и меньше останавливался на произведениях ближе стоящих к нему по времени художников. В постоянной экспозиции уже несколько лет были выставлены его две-три картины, так что ничего специально к его приезду я не делал. После просмотра экспозиции пошли в так называемый «закрытый запасник», где среди других работ висело его лучшее полотно «Прогулка» 1917 года. Перед этой вещью он сам умилился, даже любовно и нежно погладил по холсту рукой. «Все что у меня есть, я вам отдам ба эту картину». – «Нет, Марк Захарович, это лучшая ваша вещь и ей место только в Русском музее», – парировал я. Долго он ею любовался. Еще бы, она пробуждала в нем лучшие воспоминания. После осмотра музея и запасников пошли ко мне в кабинет отдохнуть и выпить чаю. А тут уже была расставлена «ловушка» – чистый лист ватмана на столе и коробка пастели. Марк Захарович пристально посмотрел на меня и ни слова не говоря начал рисовать «Козочку» потом надписал: Léningrade; внизу слева – 12/6 1973 Pymkarevu, Marc Chagall. Потом посмотрел, и к первой букве моей фамилии, которая неизвестно на каком языке была написана, к латинскому Р, прибавил палочку, сделав его русским П.

Конечно же, я ему рассказал, что каталог его выставки в Grand palais, который он послал мне, был «арестован» и находится в спецхране Публичной библиотеки. Тогда он на каталоге, который был у меня, на листе «Hommage Marc Chagall» сделал рисунок – художник перед холстом, на котором много разноцветных точек, и сделал надпись «Для Пушкарева на память о визите в его музее в Ленинграде с сердечным приветом. Маrс Chagall, 1973. 12/6»

Теперь у меня каталог с двумя авантитулами, двумя рисунками на них и двумя дарственными надписями: одна 1970 года, другая – 1973 года.

Под конец вспомнил о своих ранних рисунках 1914–1916 годов, хранящихся в Русском музее и попросил прислать ему фотографии с них. Конечно, я с удовольствием выполнил его просьбу и отправил фотографии, сделанные в натуральную величину со всех рисунков. В самом начале апреля 1974 года я писал: «Дорогой Марк Захарович! Наконец я выполнил Вашу просьбу и посылаю фотографии со всех рисунков, которые хранятся в Русском музее. В конце апреля вышлю фотографии, снятые во время Вашего посещения Ленинграда и Русского музея…»

В начале мая я получил письмо:

«La Colline» St. Paul de Vence, 24.4.1974.

Дорогой Пушкарев!

Я был рад получить от Вас эти фото с моих старых рисунков, хранящихся в Русском музее. Музей кажется единственный, который имеет столько моих старых рисунков. Спасибо Вам большое. Мы, конечно, будем рады видеть Вас у нас, когда Вы будете во Франции. Всего хорошего Вам. Моя жена кланяется. Марк Шагал»

И 6 сентября 1974 года я получил последнее письмо от Марка Захаровича: «St Paul», 18.8.1974.

Дорогой Пушкарев!

Я был тронут вашим письмом и присылкой раньше фото моих старых рисунков (кажется редкие для эпохи) и теперь фото нашего визита в Вашем (нашем) Русском музее, где когда-то я так часто блуждал, смотрел, изучал – спасибо Вам. Я чувствую Ваш интерес ко мне, и я был счастлив моим визитом на родине. Шлю вам сердечные приветы, и также моя жена, и благодарность. Марк Шагал».

Времена менялись, надо мною нависали неприятности, поскольку и так удивительно долго терпели партийные и министерские боссы мою самостоятельность, независимость и мой строптивый характер.

Было уже не до искусства, тем более не до Шагала – эмигранта и формалиста по представлениям тогдашних властей предержащих. Переписка наша прервалась, я переехал в Москву, здесь стало еще хуже. Близость к начальству, в том числе и Союза художников СССР, ничего хорошего не сулила. Подонки из Московского горкома партии буквально измывались надо мною. В 1985 году, по настоянию Таира Салахова, теперь уже отягченного всевозможными титулами и званиями, меня выгнали из Центрального дома художника, на должность директора которого я был приглашен из Ленинграда, и где я работал со дня его основания. В этом же году умер Марк Захарович Шагал.

Его пастель «Козочка» побывала на выставке в Музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина, организованной к 100-летию со дня рождения мастера. А потом я ее подарил вновь создаваемому музею при Российском фонде культуры, Музею современного искусства. Фотопленки, на которых запечатлено пребывание Шагала в Русском музее, находятся