Василий Пушкарёв. Правильной дорогой в обход - Катарина Лопаткина

– Citè, в доме на втором этаже. Дверь открыл сам Марк Захарович. Встретил обрадованно, расспрашивал, как идет художественная жизнь в Союзе. Но больше всего беспокоился о предстоящей персональной большой своей выставке, которая должна состояться в Grand Palais, и все просил, чтобы из Третьяковской галереи выдали панно-декорации, которые он выполнил в свое время для Еврейского театра. Я обещал поговорить в галерее и Министерстве. Но у нас это было все равно, что «глас вопиющего…». Что касается Русского музея, то мы дали все, что просили на эту выставку. По словам Шагала, французы жмутся, денег нет, и не хотят, чтобы его выставка была лучше, чем предстоящая выставка Матисса. Французы, оказывается, страшные националисты! Сфотографировал его и в квартире, и на улице на слайды. Марк Захарович подарил моим двум дочкам по монографии с рисунками на титульных листах, как любил это он делать, и по одной кисточке. Вскоре пришел брат Валентины Григорьевны, и мы поехали завтракать, хотя было уже около часу дня. Завтракали в каком-то ресторанчике: устрицы, к которым я начал уже привыкать, телятина, салаты, мороженое.

Вернулись домой к Марку Захаровичу и вскоре пришел директор музея Modern Arts – устроитель будущей выставки в Grand Palais. Он рассказывал, как ездил в Москву выпрашивать картины Шагала для выставки, как встречался с Е. А. Фурцевой и В. И. Поповым, что они были очень любезны, потом обсуждали с Шагалом планы экспозиции будущей выставки. Озабоченным он был в это время. Таким получался и на фотографиях, особенно на тех, которые я снимал незаметно для него. На других, хотя и улыбается, но глаза все же выдают озабоченность. Еще бы, готовится первая большая ретроспектива всего творчества мастера и в самом престижном зале Парижа – есть от чего волноваться! Фотографии мои получились не такие уж и качественные, любительские и к тому же снятые в квартире без специального освещения. Но все же я послал их Марку Захаровичу в St. Раul и вскоре получил письмо от него и шесть подписанных им фотографий.

«St. Paul, 1970, 6/III.

Дорогой Пушкарев!

Я был так рад Вас видеть у нас. Спасибо Вам за присланные фото – я Вам посылаю некоторые с моей подписью. Я также послал Вам каталог выставки в Grand Palais, которая закрывается в воскресенье. Спасибо, что послали с родины некоторые картины. Часть выставки идет теперь в музей Kopengagen и после в Royal Akademie London’a (так в оригинале – В.П.). Будем рады, как знать, Вас видеть еще раз у нас. Моя жена и я кланяемся Вам сердечно. Преданный Марк Шагал».

Далее на обороте письма:

«P.S. Мне кажется, как я Вам как-то сказал, что среди тысяч рисунков в Вашем музее где-то м.б. лежат мои рисунки для детской сказки «Черное и белое», кажется там петушок, козлик и пр.»

Фотографии-то я получил от Шагала с трогательными надписями, а вот каталог… Каталог был «арестован» и отправлен в спецхран Публичной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде.

Из библиотеки мне, конечно, позвонили и сказали, что пришел каталог выставки Шагала, выдать они мне его не могут, но я могу прийти посмотреть на него. Но у меня такой каталог уже был, хотя я не помню, каким образом он у меня оказался. Или я его сам привез из Парижа в ноябре 1969 года или кто-то привез его для меня несколько позже. «Давайте разменяемся, – предложил я сотрудникам библиотеки. – Я вам отдам свой, а вы мне посланный Шагалом с его автографом и рисунком…». Не тут-то было – нельзя! Дело в том, что цензура на присылаемых книгах ставила штампиком треугольники: открытый треугольник (без одной стороны) – можно отдавать адресату. Закрытый треугольник стоит – книга идет в спецхран. На присланном каталоге выставки Шагала стоял закрытый треугольник. Долго мы думали, как быть, и наконец милую библиотекаршу осенила счастливая мысль. Дело в том, что каталог был издан французами с авантитулом, на чистом листе которого напечатана только короткая фраза небольшими буквами: Hommage Marc Chagall («В честь Марка Шагала»). Именно на этом листе и был рисунок Марка Захаровича с дарственной надписью. На титульном же листе, где напечатано полное наименование выставки со всеми выходными данными, и стоял штампик – закрытый треугольник. Решено было аккуратно вырезать авантитул с рисунком и дарственной надписью и передать его мне. Целостность книги при этом не нарушалась: титул сохранен, треугольный штампик на месте.

Таким образом в библиотеке оказался каталог с одним титульным листом, без авантитула, но зато с закрытым треугольником.

А я получил аккуратно вырезанный авантитул с рисунком – художник перед холстом, на котором написано: «Для В. А. Пушкарева на добрую память – с сердечным приветом. Марк Шагал St. Paul, 1970».

Таким же способом были «арестованы» и оказались в спецхране Публичной библиотеки два тома русской геральдики, роскошно изданные и присланные мне, кажется, Сионским. Я с ним в Париже так и не встретился. Но когда я приезжал туда, он каждый раз что-либо из «запрещенной» у нас литературы приносил мне в гостиницу в мое отсутствие: записки князя Щербатова, два тома дневников Ю. П. Анненкова, две книжечки воспоминаний А. Н. Бенуа и др.

Как-то раз, я точно не могу вспомнить, в каком году это было, я получил официальное письмо из Министерства культуры СССР с просьбой высказать свое мнение: следует ли выдать произведения Шагала в Японию на его выставку. За многолетнюю практику организации зарубежных выставок это было первое и последнее такое обращение Министерства. Обычно оно решало само и давало распоряжение, что именно выдать, куда и на какой срок. А тут вдруг потребовалась «идеологическая» поддержка. Конечно, я не стал отвечать на это письмо. Но когда я приехал в Москву и зашел в Министерство, меня упрекнули: что же это вы, директор Третьяковской галереи П. И. Лебедев ответил на наше письмо, а вы не хотите? «Покажите мне, пожалуйста, что ответил Поликарп Иванович!» Показали, я прочел: Третьяковская галерея категорически возражает против пропаганды ущербного, формалистического искусства Шагала. И целая страница таких же сентенций. Я понял, что нужно Министерству, и тут же от руки, но на бланке Русского музея (они всегда у меня были в запасе) повторил почти слово в слово всю галиматью, которую высказала Третьяковская галерея. Пришло время, выставку делать нужно. Министерство заставило руководство Третьяковской галереи выдать картины Шагала в Японию, а я не дал. Когда мне пригрозили, я посоветовал внимательно прочитать «мое» заключение по этому поводу, а если этого окажется недостаточно, то я позвоню в ЦК, чтобы там помогли Министерству разобраться, стоит ли настаивать на своем решении. Так и закончилась ничем эта неуместная министерская «шутка».

Но вот наступил 1973 год и чудо свершилось. В Москву приехал Марк Шагал, будет и