Свечная башня - Татьяна Владимировна Корсакова

– Вот ты мне скажи, мил человек, как у тебя это получается? Как ты вообще додумался, что в этом болоте можно что-то отыскать? – спросил он с нотками легкой зависти и легкого восхищения. Видать, как и сам Самохин, еще не выгорел на работе, любопытствовал и интересовался. Самохин тоже полюбопытствовал:

– Богдаша, дорогой ты мой, – начал с максимальным пиететом, потому что давно для себя уяснил, что с экспертами нужно дружить, бывает, что от них зависит очень многое. – А вот ты мне скажи, какая причина смерти? И сроки, хоть примерные.

Эксперт, хоть и продолжал сидеть на корточках, но смотрел теперь со снисходительным превосходством человека, владеющего тайными знаниями.

– Экий ты быстрый, Самохин! Все-то тебе вынь да положь!

– Коньяк, – сказал Самохин вкрадчиво. – Пятилетний коньяк, Богдаша.

– Десятилетний! – Богдаша встал, приосанился. – Десятилетний и ты первый получишь полный отчет. Не гадаю я по костям, Самохин, не та у меня специализация!

А вот Самохин решил погадать. Он был почти на сто процентов уверен, что со дна затона, который, кстати, оказался довольно глубоким, извлекли тело пропавшего без вести Максима Разумовского. В отсутствие ближайших родственников провести генетическую экспертизу будет сложно, но должны же быть какие-то иные опознавательные признаки. Вот, к примеру, джинсы «Ливайсы» 501 серии чем не примета? У него и самого такие имелись, удобная модель, неубиваемая джинса. Даже сейчас, спустя столько лет, ткань почти не пострадала. Осталось найти тех, кто помнил, в какой одежде ходил Разумовский. Опять же рубашечка пестренькая, приметненькая. Волосы длинные. Не такие длинные, как у свидетеля-неформала, но тоже весьма. Вот и набралось примет на целое опознание. А если обнаружатся какие-то переломы или вдруг металлические скобы на костях, так, считай, повезло. Но кое-что Самохин мог выяснить прямо сейчас у Лизаветы Петровны Весниной. Номер ее телефона он предусмотрительно переписал себе в блокнот. Надо только выбраться из этого чертова оврага.

Лизавета Петровна ответила мгновенно, будто бы специально держала мобильник поблизости. А может и держала. Самохину она показалась женщиной ответственной, хоть и излишне болтливой. Но, как говорится, болтун – находка для шпиона. В их случае – для следака.

– Алло! Кто это? – Голос ее дрожал, выдавая дрожь душевную. – Говорите, я слушаю!

Самохин представился, и дрожи в голосе Лизаветы Петровны прибавилось. Все-таки, в отличие от Мирославы Мирохиной, она его опасалась.

– Что-то снова случилось? – спросила она и тяжело вздохнула.

– Отчего же? Просто хотел выяснить у вас несколько моментов. Вы же поможете мне, Лизавета… Петровна? – «Петровна» он специально сказал после небольшой доверительной паузы. Обычно такое вот неформальное обращение помогало успокоить свидетеля, настроиться с ним на одну волну.

– Помогу, – ответила та тоже после небольшой заминки. – Что вам нужно?

И Самохин рассказал, что ему нужно. Вопреки опасениям, ответы он получил на все свои вопросы. У Лизаветы Петровны оказалась на удивление хорошая память, она помнила и «Ливайсы», и пестренькую рубашечку, и длинные волосы. Она была бы идеальной свидетельницей, если бы не задавала лишние вопросы. Но идеальных людей не бывает…

– А что случилось? – спросила она шепотом. – Вы что-то узнали?

– Мы узнали, – ответил Самохин уклончиво. – Кое-что.

– Это неправда! – В голосе Лизаветы Петровны вдруг послышался невиданный доселе запал.

– Что именно неправда? – осторожно поинтересовался Самохин.

– Что это Максим, – выдохнула в трубку Лизавета Петровна. И сразу стало ясно, где истоки этого запала. Некрасивая и неинтересная провинциальная воспитательница была влюблена в молодого и красивого, почти столичного реставратора. Такое встречается сплошь и рядом. С этим ничего не поделать.

– Лизавета Петровна, – сказал Самохин как можно мягче, – я никого не обвиняю. Что вы?! Я просто выполняю свою работу. Понимаете?

Она ничего не ответила, Самохин слышал в трубке ее тяжелое дыхание.

– Ну, спасибо за помощь, – сказал он, нажимая на отбой.

Самое важное для себя он выяснил, но теперь захотелось еще раз, уже более предметно, побеседовать с Мирославой Мирохиной, прощупать, так сказать, дно водоема.

Мирослава тоже сняла трубку почти мгновенно.

– Слушаю! – сказала коротко, по-деловому.

– Старший следователь Самохин беспокоит. – Он прижал трубку плечом к уху, принялся шарить по карманам плаща в поисках сигарет. Все никак не мог избавиться от этой привычки. – Нужно с вами поговорить. Вы в Горисветово?

– Да, приезжайте! – А она была лаконична, эта девица из администрации. Лаконична и собрана. Почти так же собрана, как тот неформал в перчаточках.

Самохин не стал откладывать дело в долгий ящик, сразу же направился к усадьбе. На воротах стоял охранник, крепкий детинушка в синей униформе. Самохин показал детинушке удостоверение и мысленно похвалил Мирославу за бдительность. Школу нынче непременно нужно было охранять. Вернее, не школу, а тех, кто в ней еще остался.

Мирослава ждала его на втором этаже в своем рабочем кабинете. При его появлении она жестом указала на удобное кожаное кресло. Самохин почувствовал себя на аудиенции у царской особы, усмехнулся. В кресло он плюхнулся не без удовольствия. Что ни говори, а укатали Сивку крутые горки и лазанье по оврагам.

– Трудитесь, Мирослава Сергеевна? – спросил он елейным тоном.

– Остались еще кое-какие дела.

Выглядела она уставшей. Похоже, у нее имелись свои собственные демоны, с которым она сражалась за закрытыми дверьми этого роскошного, не по возрасту и не по статусу кабинета.

Самохин огляделся. Из всего, что попадало в поле зрения, Мирославе Мирохиной подходило только большое окно в пол и невесомые льняные занавески. Все остальное было словно с чужого плеча. Взгляд задержался на портрете дамы в пурпурном бархатном платье и с затейливой прической. Дама была хороша. Можно даже сказать, чертовски хороша! И художнику удалось очень четко подловить эту чертовщинку. Наклон головы, взгляд из-под полуопущенных ресниц, тонкие пальцы, сжимающие батистовый платочек. Красота, изящество и что-то этакое… Самохин сказал бы, порочное.

– Родственница? – Он указал подбородком на портрет.

Мирослава усмехнулась.

– Родственница, но не моя, а моего шефа. Это Агния Горисветова, основательница вот этого всего. – Она сделала одновременно широкий и неопределенный жест.

– Этого всего? – Самохин приподнял одну бровь. Ему был интересен экскурс в историю усадьбы. История – это всегда интересно!

– Горисветово.

– Усадьбы?

– Усадьбы и школы для одаренных детей.

– Нынешней? – Его недоумение было таким искренним, что Мирослава улыбнулась.

– Это вторая попытка, – сказала она. – Даже, наверное, третья, если считать летний лагерь.

– Тот, который был здесь тринадцать лет назад?

– Да. А до этого, еще до революции тут было что-то вроде приюта для одаренных сирот. Их собирали по всей стране,