Остров Немого - Гвидо Згардоли

– Сверре Бьёрнебу! Как же я мог не узнать тебя? Ах, ну да. Борода. Дело в ней. Твоя седая борода сбила меня с толку. Чтоб меня! – повторил он.

– Будьте добры, объясните, в чём дело, – настаивал Сверре. – И выражайтесь помягче, – добавил он, указывая гостю на женщин и детей.

Журналист медленно расправил плечи.

– Я Нильс Бундэвик, – сказал он, глядя Сверре прямо в глаза, словно пытаясь увидеть в них свою юность. – Университет Кристиании. Философский факультет.

Время для Сверре как будто остановилось. Наконец и он понял, почему этот человек показался ему знакомым. В памяти возникли образы: столица, два молодых студента… Вот они дожидаются известного политика у здания парламента и вместе возвращаются домой, в квартирку у реки, а вот на собраниях левого движения читают и комментируют великих философов.

– Бундэвик! – воскликнул он после долгого молчания. – Это невероятно!

– Вот уж точно! – ответил Нильс. – Невероятно! Старик, давай обнимемся!

И они обняли друг друга – как во времена юности, когда были студентами, а перед ними открывались сотни возможностей и нужно было только не упустить их.

– Вот что, – обратился Сверре к семье и еще раз обнял друга. – Я хочу представить вам человека, который был мне как брат. Герр Нильс Бундэвик!

Девочки захлопали в ладоши от радости.

Мортен подошел и пожал гостю руку:

– Рад знакомству!

– Как же давно это было! – вздохнул Бундэвик.

Он внимательно посмотрел на университетского товарища.

– Вообще-то мне следовало догадаться. Фамилия ведь одна и та же.

– Суннива Бьёрнебу была моей кузиной, – объяснил Сверре. – И равных этой женщине я не знал.

Бундэвик кивнул.

– Эта ее рукопись, «Госпожа Алвер», – что-то невероятное. Я случайно наткнулся на нее в редакции и, конечно, решил узнать об авторе. Меня удивило, что повесть написана женщиной, да еще и помощницей смотрителя маяка с далекого острова.

– На самом деле это я был ее помощником, – уточнил Сверре. – Я всему научился у Суннивы.

– Ты настоящий дикарь, островитянин! – рассмеялся Бундэвик. – По правде говоря, я никогда не понимал твоего побега из Кристиании.

– Это был не побег. Тем летом я вернулся домой.

– Да, но ты бросил университет! Помню, я тогда написал твоей семье, и мне ответили, что ты скоро приедешь – в следующем году.

– Но я остался здесь.

– Почему?

Сверре положил руку ему на плечо.

– Я объясню тебе, друг. Попозже.

– Когда? Мне уже пора в обратный путь! За мной скоро вернется рыбак…

– Арнульф Весос! – закричала Карин, девочка, которую Нильс первый раз увидел в пальто, – теперь она была в льняном платье цвета сухой древесины с помятым широким белым воротником.

– Нет, так не пойдет. Сейчас мы все вместе поужинаем, а вернешься ты завтра. И у нас будет время поговорить.

К ним присоединился Ян Шалгсон – крупный усатый человек. Ян был супругом Агнес и отцом малышек. На острове он работал помощником смотрителя маяка.

На ужин подали селедку с луком и ферментированную форель с картошкой и брюнустом – коричневым сыром. Солнечный свет за окнами медленно угасал. Под конец ужина принесли дравле – традицию готовить этот десерт завела Гюнхиль Йолсен четыре поколения назад.

Когда Арнульф Весос приехал за гостем, Сверре, Мортен и девочки проводили его в док. На востоке в мерцающем небе уже вспыхнула первая звезда. Бундэвик посмотрел другу в глаза, положил руку ему на плечо и произнес:

– Хорошо. Я вернусь завтра.

4

Так и вышло.

Нильс Бундэвик уехал, а на следующий день вернулся. И так он уезжал и возвращался несколько раз, пока Сверре наконец не предложил ему остаться на острове и не тратить больше деньги на лодочника. Он оборудовал для друга нечто вроде гостевой комнаты в кладовой – чтобы Бундэвик чувствовал себя свободно.

На рассвете или на закате перед сном Нильс и Сверре курили трубки и вели долгие беседы в маленькой кладовой комнате, среди мешков муки и зерна, при свете карбидной лампы. Заботу о маяке взяли на себя молодой Мортен и хмурый Ян Шалгсон. Сверре радовался, что теперь обязанности можно разделить на нескольких человек – не то что в прошлом. Да и сам маяк выглядел иначе: Арне его не узнал бы. Каменное основание укрепили металлической конструкцией, в 1867 году металлической стала и лестница – по старой деревянной было опасно ходить. Вместо китового масла использовали рапсовое, а на смену свиному салу пришел керосин. Линзы прибавили мощность – теперь их свет распространялся на расстояние трех морских миль. Корабли, проходившие вдоль пролива, сменили паруса на высокие дымовые трубы.

Двое друзей говорили о том, как быстро изменился мир вокруг.

Вечером они вместе со всеми собирались за ужином в большом доме, общались с неугомонными малышками, с веселыми Мортеном и Агнес и милой Лив. Но по ночам Нильс и Сверре долго не смыкали глаз: неожиданная встреча взволновала обоих друзей, новые мысли не давали уснуть.

Сверре узнал, что Бундэвик по-прежнему живет в Кристиании и никогда не был женат. Он всё-таки стал журналистом, но не достиг тех высот, о которых мечтал в юности, – может, из-за лености, или просто не хватило таланта и возможностей, – и писал теперь всё больше бытовые очерки. Без горечи и сожалений Нильс распрощался со своими литературными амбициями.

– Расскажи о себе, – попросил Бундэвик. Ему не терпелось узнать подробности жизни друга. – Расскажи побольше!

И Сверре говорил обо всём – о своем приезде на остров почти тридцать лет назад, о том, как остался здесь, хотя и думал, что вернется через год.

– Я нашел то, что искал, – сказал он.

– И что же ты искал, Сверре Бьёрнебу? Мне