Мандаринка на Новый год - Дарья Александровна Волкова

– Люба… – Он прошептал ей куда-то в висок. – Даже если бы мне захотелось вдруг гульнуть налево… у меня просто не было для этого никаких возможностей.

– То есть тебя удерживало только отсутствие возможностей найти приключения на стороне?

– Любка… – Он простонал ей в висок. – Ты хочешь слишком много от мужчины спустя пять минут после оргазма. Я плохо соображаю. И не так выразился. Я и не хотел ничего. И никого. Кроме тебя.

Его слова ей польстили, еще как! Но она не собиралась так легко это показывать.

– Да? – Она включила надменность на полную катушку. – Что-то не похоже. Я думала, мужчина после трех месяцев воздержания будет более… нетерпелив!

– Ты хочешь сказать, что тебе не понравилось?

– Я… – Да как ответить-то, чтобы сохранить преимущество в разговоре?

– Любава, открою тебе пару страшных мужских секретов…

– А ну-ка? Удиви меня!

– Во-первых, иногда мужчинам хочется именно этого.

– Чего? Пива, пиццы и футбола?

– Нежности. Вместо того чтобы наброситься на девушку аки тигр на беззащитную жертву и терзать грубым животным сексом. Иногда хочется просто… вот так. Как было у нас сначала. Я не притворялся. Мне действительно хотелось именно так. Не знаю, почему – я не психоаналитик. Но хотелось именно этого – прикосновений, ласки, нежности. Я думал, тебе понравилось…

– Очень! – Тут она уже забыла о тактических преимуществах в разговоре.

– Вот и мне показалось… что тебе понравилось. Ты… у тебя в этот раз так ярко и бурно получилось…

Она засопела ему в шею.

– Чего это мы там делаем? Снова стесняемся?

– Немножко.

– Не надо, Любава. Мне очень важно видеть… слышать… чувствовать это. Когда тебе хорошо. Пожалуйста, не сдерживайся, когда тебе хорошо.

– Да у меня и не получается… сдерживаться.

– Ну и здо́рово.

– Давай лучше про второй мужской секрет. – Она решает, что лучше все-таки сменить тему.

– А… Ну, собственно, три месяца без секса – это вообще ни о чём. От этого не умирают. И даже лёгкого недомогания не чувствуют. Тем более если есть чем заняться. А мне было чем.

– А я думала, тебе меня не хватало…

– Не хватало. Но это разные вещи, ты же понимаешь?

– Понимаю. – Любе показалось, что на сегодня хватит откровений. – Расскажи мне, чем ты там занимался. По скайпу ты был очень лаконичен. А мне интересно.

– Да я же в ресторане рассказывал…

– Совсем чуть-чуть!

– Слушай, давай, я как-нибудь потом расскажу… попозже… в другой раз, а?

И она понимает. Мгновенно, непонятно, как именно, но понимает, что стоит за его нежеланием рассказывать. Негромко и почему-то тяжело:

– Оно открылось, да?

Она уже знает ответ, но он всё равно звучит, точно так же негромко:

– Да.

Люба сжимает кулаки, ногти впиваются в ладони. Всё это несправедливо. И ему больно! А она не знает, что сказать или сделать.

– Знаешь, – Ник неожиданно продолжает: – У них другой цвет кожи. У них совершенно дикие на наш взгляд обычаи. Взять хотя бы обрезание у девочек… Хотя тебе лучше об этом не знать. У них чудовищные условия жизни – у многих. Но они от этого не перестают быть людьми. И детьми.

– Ник…

– Мне Хабаров говорил… Это инфекционист наш, кажется, я тебе про него рассказывал, да?

– Да.

– Так он мне говорил, что Африка из тебя сделает либо циника, либо настоящего врача. Циником не хочу, а до настоящего врача я еще не дорос, видимо. Не для меня там.

– А… куда ты теперь?

– В отделении останусь, у Владимира Алексеевича есть для меня ставка. И я рад, знаешь.

– Ник, послушай. Я… я…

– Не говори ничего. Не стоит. Не сейчас. Мне надо это… пережить. Мы как-нибудь потом об этом поговорим, ладно?

– Ладно.

– Иди сюда. Время сопливых нежностей прошло. И настало время настоящей проверки на прочность.

– Матраса?

– Тебя!

– Ой, я вся прямо дрожу.

– Др-р-рожишь? – пророкотал он ей в шею. – Отчетливей др-р-рожи!

Она сначала рассмеялась, а потом… потом было всё: и дрожь, и стоны. Но он обманул – всё было по-прежнему нежно.

* * *

Они виделись едва ли не каждый день. Ну, через день точно. Она узнавала по звуку его мотоцикл и, только лишь услышав, выбегала из квартиры. Ник отказывался заходить. Без объяснений, а она не спрашивала. Один лишь раз решился зайти в гости – когда привёз эту свою, а точнее, уже Любину джебену. Больше всего обрадовался этому подарку Любин отец – оказывается, давно мечтал. Тут же опробовал, напоил их кофе, сваренным из этих зёрен. И расплылся в искренней улыбке, когда Ник сказал, попробовав кофе: «Ну, точь-в-точь как там!» И всё равно Любе казалось, что Нику, который, по его собственному утверждению, разучился стесняться, было почему-то неловко у них дома. И она не настаивала.

Звук его мотоцикла знала не только Люба. Как-то почти сразу Ник стал объектом поклонения местной детворы, точнее, ее мальчишеской части. Едва заслышав знакомый рокот, с воплями «Дядь Коля приехал!» малолетние головорезы, как стая голубей, слетались встречать Ника. Любу они считали крайне досадной помехой и совершенно лишним дополнением к «дядь Коле» и его великолепному «Кавасаки». Отпускали Ника на свидание только после получаса, как минимум, посвящённого ответам на животрепещущие вопросы о том, сделает ли на трассе «Ниндзя» «Ямаху R1», а также паре кругов по двору с маленьким пассажиром, устроенном на сиденье между рук Ника. На то, чтобы покататься на мотоцикле, была организована целая очередь, за соблюдением которой головорезы следили самостоятельно. Люба терпеливо ждала положенные полчаса, попутно поражаясь тому, как Ник легко общается с этой бандой. Причём мальчишки, напоминавшие своим поведением в любое иное время племя команчей в процессе налёта на мирный городок, в присутствии Ника вели себя тише воды, ниже травы.

Потом они вдвоём с Ником гуляли. Жаркий август сменил почти по-летнему тёплый сентябрь. Бабье лето. Прозрачное осеннее небо, еще зелёные листья. И, несмотря на тепло дня, вечера уже остужают горячие головы прохладным дыханием.

Они много где побывали. Парки, кафе, кинотеатры. Держались за руки, иногда целовались – почти невинно. Почему-то отсутствие на данный момент возможностей для более интимных встреч не напрягало ни ее, ни его. Ну, или ей так казалось. Зато они говорили, смеялись, обсуждали всё, что видели. Время словно замерло, остановилось, давая им… А что может дать время? Только себя. Время быть вместе и ни о чём не думать.

А она боялась думать. Не хотела. Жила одним днём. Почему-то осмысливать свои отношения с Ником ей казалось делом сейчас попросту невозможным. И неправильным. Ей, привыкшей разумно