Мандаринка на Новый год - Дарья Александровна Волкова

поняла, что не надевать бюстгальтер было очень верным решением – неизвестно, сколько бы Ник потратил времени на избавление ее от этого предмета дамского гардероба. Потому что трусикам – простым, белым слипам с отделкой узким кружевом он уделил самое пристальное внимание: гладил ткань (причём, совсем не там, где ей хотелось, между прочим!), рубчатый кружевной край, кожу под резинкой. И к тому моменту, когда он их все-таки с нее снял, у Любы не осталось не то что стыда или, скажем, приличия. Даже здравого смысла и того не наблюдалось. Одно сплошное неконтролируемое желание. Она потянулась к молнии на его джинсах (слава богу, футболка каким-то чудом оказалась уже снятой). На полпути ее рука была решительно перехвачена.

– Ты первая.

И пока она пыталась найти в своей совсем помутившейся от желания голове объяснение этим словам, Люба оказалась сидящей на постели и прижатой спиной к широкой, чуть влажной груди. Ноги ей бесцеремонно развели в стороны – впрочем, она и не думала сопротивляться, мужские руки обхватили поперёк живота, Ник уткнулся ей губами в шею чуть ниже уха и прошептал:

– Как же я об этом мечтал…

Внутри вспыхнул огонь, обжёг, свело судорогой горло. Но она как-то умудрилась прошептать в ответ:

– Если мечтал – начинай.

И он начал. Очень издалека! Снова целовал плечи, водил пальцами по рукам, по животу, легко щекотал ребра. Только вот ей было совсем не до смеха. И снова она, потеряв терпение, сама сдвигает его руку в желаемое, да нет же, в требуемое положение! Что делать с левой рукой, он додумывает самостоятельно, и вот его огромные ладони накрывают ее неполный второй.

– Наконец-то… – выдыхает со стоном она.

– Кто-то торопится… – мурлычет провокационно он ей на ухо.

– Кто-то сейчас сдохнет! Если кого-то не начнут немедленно… – Она выгибается, сильнее вжимаясь в его ладони.

– Не начнут что? Вот так? – Пальцы его чуть сжимаются.

Ответить она может уже только стоном.

И снова он издевательски нетороплив. К тому моменту, когда его пальцы, вдоволь нарисовав всяческих причудливых фигур на идеальных полусферах, касаются ставших сверхчувствительными вершин, Любе кажется, что кровь ее реально кипит. И мозг кипит – это совершенно точно. Потому что она уже просто не понимает, что делает. Тело живёт своей жизнью, повинуясь одному-единственному то ли инстинкту, то ли желанию. Именно поэтому она снова своей рукой меняет дислокацию его ладони. Прижимает сверху плотнее его пальцы, немного приподнимает бедра. Она бы ему сказала еще что-то вроде: «Ну, давай!», но говорить уже просто не в состоянии. Однако то, какое всё под его пальцами влажное, горячее, упругое, яснее ясного говорит ему о том, чего она не может сказать словами. Пальцы его начинают двигаться под фирменное хриплое: «Вот так… вот так…», прошептанное на ухо.

Если бы кто-то в это время включил секундомер, то бесстрастный прибор зафиксировал бы, что с момента первого движения пальцев Ника до того, как Любу накрыл мощнейший оргазм, прошло менее минуты. Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что на тот момент им было совершенно не до секундомера. Они были заняты другим.

В миг наивысшего наслаждения ее бедра сжались так сильно, что его отнюдь немаленькая ладонь оказалась свёрнутой между ними, словно лист бумаги в трубочку. Было больно, но эта была сладкая, правильная боль. Он не за что бы не убрал сейчас свою руку оттуда. И даже потом, когда она расслабилась и обмякла на нем, ладони его так и остались – левая на ее груди, правая – там, между бёдер. Не хотел убирать руки. Словно закрывал ото всех. Или метил. Что-то странное ворочалось в груди. Но черт с ними, с чувствами. Хочется же, хочется смертельно!

Люба наконец-то шевельнулась, томно выдохнула, потёрлась спиной о его грудь. Поясницу ей царапнула пряжка его ремня.

– Коля, скажи мне, почему так постоянно выходит, что я голая, а ты как минимум в штанах?

– Потому что кто-то постоянно торопится, – усмехнулся он ей в шею.

– Я?

– Ну не я же.

– А ну, снимай штаны!

– Ну, а я о чем говорю?..

– Тогда я сама!

Впрочем, с поставленной задачей Люба не справилась. Просто потому, что в области молнии джинсовая ткань была натянута практически до звона.

– Подожди, я встану, так мы не расстегнём…

– Это ты мне или своему другу, томящемуся в заточении?

– Быстро учишься, – хохотнул Ник, вставая.

А потом всё случилось так, как она и мечтала все эти месяцы. И как вспоминал он. Тяжёлое мужское тело на хрупком женском. Хриплое дыхание. Яростные движения навстречу друг другу. И в этом есть только сладость, страсть и гармония.

Ей кажется, ее качает на волнах огромный океан. Странное сочетание умиротворения и возбуждения. А еще что-то поднимается оттуда, из глубин. Что-то, что она не хочет пока осознавать. Подсознательно не хочет. Это «что-то» изменит ее жизнь, она это просто знает. Но не сейчас, еще не сейчас. Сейчас она просто отдаётся магии этих древних изначальных движений. А думать – думать будет потом. Когда-нибудь потом.

И если бы кто-то всё же снова включил в эти минуты секундомер, то бесстрастный прибор зафиксировал бы, что Ник ненамного опередил Любу.

* * *

А потом они лежали, крепко обнявшись.

– Люб, можно я тебя кое о чём спрошу?

– Спрашивай.

– Ты только не сердись, хорошо?

– Знал бы ты, как я не люблю такие преамбулы в твоём исполнении…

Ник вздохнул. Но все-таки, сказавши «А»… И потом, этот вопрос его ужасно волновал в последние несколько часов. Идея пришла в голову внезапно и мгновенно обрела статус навязчивой.

– Люб, я спросить хотел… А ты… ну… У тебя был кто-то? Пока я… В эти три месяца?.. – Он почувствовал, как она напряглась под его руками. – Люба… скажи… пожалуйста. Почему ты молчишь?

– А я обиделась!

– Почему?

– Потому!

– Люба…

– Знаешь, я полагала, что у нас есть некие… обязательства друг перед другом! А ты так не считаешь, видимо?

– Считаю! – Он выдохнул облегчённо, прижал к себе крепче. – Знаешь, мы так расстались перед моим отъездом… Мне казалось, ты на меня сердилась тогда и…

– И побежала утешаться с первым встречным?

– Нет. Я просто дурак, ты же знаешь.

– Вот в этот раз даже не буду с тобой спорить! Дурак как он есть! А скажи мне, мой больной на всю голову друг, а ты сам хранил мне верность?

Он не то чтобы замешкался с ответом, но она успела понять, как требовательно прозвучал ее вопрос. И формулировку оценила – уже только когда она прозвучала вслух. Хранить верность? Да,