Мандаринка на Новый год - Дарья Александровна Волкова

Я жду сентябрь. А сейчас только лишь проклятый август. Все-таки это лето – как след от бича, выжженная солнцем пустыня на моей разумной, но глупой планете. Ты знаешь, это такое страшное солнце – без жалости и пятен.

Беспощадное, пыльное, сухое, убивающее лето. Если дождь – то заливает до потопа. Если жара – то выжигает клеймо загаром, снимает кожу, обдирает до сердца, на котором пляшут канкан огненные черти.

Моя маленькая, глупая планета, ты не тоскуешь по своему прохладному полуледниковому состоянию, по сумеречным, вечно сумеречным облакам? Да и потом не будешь плакать под бичами лучей безжалостного солнца? Впрочем, жалеть о содеянном – признак слабых и глупых.

Чёрт, пишу какой-то бред. С дневниками надо завязывать еще в школе. А литератор из меня никудышный, маминого таланта нет. Просто я очень скучаю по тебе, Ник. И, кажется, ненавижу тебя за это.

Надо завязывать писать всякий бред на бумаге. Надо завязывать думать о Нике постоянно. Надо. Легко сказать. И если старый школьный дневник можно затолкать подальше в письменный стол, то от мыслей так просто не избавишься. Приходится сдаваться на их обманчивую милость.

Лежать перед сном и грезить, точнее, мечтать. Вдруг он сейчас каким-то чудом окажется рядом, в одной постели с ней! И она почувствует невероятное и сладкое – горячую тяжесть. Как он своей тяжестью вжимает ее в матрас. И ей это нравится. Наверное, это как-то неправильно, но приносит ей самое настоящее наслаждение – чувствовать его на себе. Все его килограммы. Она теперь знает, сколько именно, спрашивала: девяносто шесть. И чтобы вдавливал ее, вжимал в себя и наполнял собой. Возможно, дело действительно в его крупногабаритности. Или откуда это чувство фантастической цельности, когда он в ней? Даже не верится, что раньше было больно. Больно – теперь, когда он бог знает где. Больно от того, что нельзя прикоснуться. Нельзя запах вдохнуть – совершенно сумасшедший коктейль разгорячённого мужского тела, детского мыла и талька. Многое бы отдала, чтобы сейчас почувствовать этот запах. И услышать тяжёлое хриплое дыхание в такт движениям внутри. И…

Когда-то давно, как ей сейчас представляется, в иной жизни, она как-то сказала Нику, что, кажется, фригидна. Люба невесело усмехнулась. Нет, ее диагноз иной. Она чёртова нимфоманка!

* * *

Иногда, когда он совсем уставал – от этой чужой страны, больше похожей на чужую планету, от бесконечности проблем, каждый день новых, от тяжёлых и непривычных моральных дилемм, он позволял себе. Вспомнить. Помечтать.

Как она выгибается под ним. Кожа шёлковая, нежная. Везде. Прогибается так, что касается сосками его груди. И их прошибает до озноба обоих от этого. И подсунуть ладонь ей под поясницу, прижав еще плотнее к себе. И упиваться тем, какая она – нереально узкая, тугая и… и идеально ему походящая. И ей хорошо с ним, он просто знает это, знает – и всё.

Его теперешнее место работы кажется ему временами просто страшным. Здесь всё не так, как он привык, и можно забыть многое из того, чему его учили, здесь приходится действовать по обстоятельствам, и они далеко не всегда благоприятны. Иногда ему нестерпимо тошно, но он не хочет ее пугать, да и стыдно жаловаться. И тогда он просто вспоминает, и от этого становится хоть ненамного, но легче.

* * *

Вернулся.

Ник наконец-то вернулся. И что же она сделала? Она ему сказала, что у нее сегодня важная встреча, и не может с ним увидеться. Потому что уже окончательно в себе запуталась!

– Очень жаль, что ты занята, – Ник поверил. Потому что ему самому в голову бы не пришло так ей соврать! – Тогда завтра увидимся?

– Хорошо.

– У меня для тебя сувенир дома, завтра получишь.

– Какой сувенир?

– Джебена.

– Что это?

– Кофейник национальный эфиопский. Из глины, ручной работы. И еще несколько пакетов кофе. Вот кофе там вкусный. Ты же любишь кофе?

– Люблю.

– Ну, тогда завтра оценишь. До завтра?

– До завтра.

Через десять минут она не может себе объяснить, КАК она могла так поступить? Какого чёрта соврала? Идиотка! Еще спустя двадцать минут желание видеть его пересиливает всё, и она хватается за телефон.

– Ник?

– Любаша, что случилось?

– У меня отменилась встреча. Давай увидимся?

– А-а-а… Ну, хорошо…

Ее настораживает его неуверенный тон.

– Ты занят? У тебя уже есть планы?

– Да не особо, просто… Раз уж ты сегодня занята, я решил… В общем, мы тут с Дэном пиво пьём. Но если ты хочешь…

– Я могу к вам присоединиться?

– Конечно!

– Говори адрес.

Что надеть? Быстро, Люба, соображай быстро! На улице по-прежнему жара. Топик? Топик. Цвета фуксии или тёмно-синий? Тёмно-синий и юбку к нему вот эту, двойную, пышную, верх синецветочный, низ белопенный. Бельё можно любое, всё равно ничего не светит, а босоножки на высоких каблуках обязательно, чтобы ему не сильно нагибаться, а ей не вставать на мысочки. Последний взгляд в зеркало, сумочку с полки и бегом-бегом по лестнице.

И когда она увидела его, то поняла – всё. На всё плевать, сейчас будет его целовать, и пусть смотрят, осуждают, пусть кто угодно думает что угодно. Она начинает делать глупости по-крупному!

Вот и пивной ресторанчик.

Ник встал ей навстречу из-за стола.

– Ну, здравствуй.

Ответить она ему не дала. Каблуки оказались кстати, но она всё равно обхватила его за шею, прижимаясь крепче. Губы, язык, слегка колючие щеки. Руки на ее талии, ёжик под пальцами на затылке, запах детского мыла и талька. Всё родное. Всё ее.

Кто-то сначала деликатно, а потом уже совсем надсадно кашлянул у нее за спиной. Отстаньте, все отстаньте. Она еще не нацеловалась.

– Самойлов, ты мстишь мне чересчур жестоко. – Кашель превратился в низкий голос. – Оторвись от барышни и познакомь нас.

И, правда, надо, наверное, возвращаться в мир приличий. Она слегка отстранилась, еще чуть приподнялась на цыпочки, чмокнула в кончик носа. Подмигнула изумлённым и счастливым голубым глазам. И обернулась.

– Привет. Дэн, верно?

– Нет, – покачал головой молодой мужчина, стоявший напротив. – Я не Дэн. Позвольте представиться – идиот.

– Самокритично, – рассмеялась Люба, прижимаясь спиной к груди Ника, а виском к его щеке. – А в чём причина?

– Потому что меня развели и обманули, как мальчишку, – усмехнулся ее новый знакомец. Интересный, между прочим. Сонька таких называет «фактурный». Выразительные тёмные глаза, породистый шнобель и обаятельная улыбка. – Но, если согласно документам, то Батюшко Денис Валентинович, для друзей просто Дэн. Позвольте ручку облобызать?

Люба протянула левую руку, правую отдав в