Тусклый Свет Фонарей - Xenon de Fer
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну неужто, мастер, вы на жену или падчерицу мельника думаете?
— Не спеши снимать камни с доски, когда не видишь глаз[1]. Я видал их лишь мельком, и наверняка говорить не могу. Девица знает что-то, да молчит. Однако ежли на кого и думать, то на эту белую лисицу[2]. Подумай, друг мой, не потому ль она тебе поведала о шаманке, что желала отвести подозрения от себя?
— Думайте, что хотите, мастер Ванцзу, но, как по мне, глупо сознаваться в таком, ведь наказание может и её коснуться. Но разве ж наш враг глуп и неосмотрителен?
— Тут твоя правда. Враг наш умён. Есть у меня ещё пара подозрений, но говорить о них я тебе покамест не буду. Потому как, ежли одно из них верно, погублю я этим всё дело. И давай-ка сделаем вот как — нынче вечером встану я в дозор с этим Сун Дисаном. А через два часа ты придешь и меня сменишь. А сяоцзяну пока всего говорить не станем.
Раз-другой пытался я у него подробности выпытать, но он вначале отшутился, потом начал серчать, и ничего мне иного не оставалось, кроме как согласиться. Сяоцзян только рад был тому, что дозорных прибавится, да ещё таких, заранее велел подать нам ужин и даже оружие и одежду служебную на нас отыскал. Уже шёл час Собаки[3], когда мастер Ванцзу переоделся и, наказав мне на прощание быть настороже, ушёл с остальными на пост.
Не зная, чем занять себя, я велел дать знать, когда минет два часа, а сам принялся писать донесения и не замечал, как летит время. Когда в дверь постучали, подумал было, что уже срок пришел и мне собираться, но молодой солдат сказал, что пришла какая-то девушка деревенская и меня просит. Смутившись, я спросил, назвалась ли и кто такая.
«Да, почтенный сянь, сказала, звать её Пэй Чихуа, и что есть у неё что-то очень важное вам сказать, но внутрь пройти отказалась», — ответил солдат.
Сердце моё забилось чаще, я велел передать, чтоб она подождала меня, и, вскоре после того, как боец ушел, оделся и вышел из терема.
Когда у дверей я спросил, который нынче час, мне ответили, что уж стража Свиньи[4] на исходе. На дворе стояла тёмная и холодная ночь. Снег сыпался уже не крупными хлопьями, а мелкими крупицами и блестел в свете немногочисленных фонарей и окон. У лестницы, зябко ёжась и прижимая что-то к груди, стояла девушка. Приблизившись, я и впрямь узнал в ней Чихуа. Одета она была так же, как и днём, разве что сверху накинула ещё шерстяной плащ с капюшоном, прикрывая голову, обернутую платком.
— Здравствуй, Чихуа. Уже так поздно. Что случилось?
— Здравствуйте, сянь Мэн, — с поклоном отозвалась девушка. — Ничего нового покамест не случилось. Я только хотела побеседовать с вами.
— Теперь? — удивился я.
— Теперь. Никто из моих родичей не знает, что я здесь. Но, ежли вы хотите услышать то, что я хочу вам сказать, надобно торопиться.
Мы встретились взглядом. Столь открыто и дерзко она не глядела на меня, верно, ни разу, и я подумал, что дело у неё и впрямь серьёзное. Невольно я припомнил слова мастера Ванцзу о том, что она может знать и скрывать нечто важное. Но сам же мастер ждал, что я сменю его на дозорном посту.
— Отчего ты внутрь не желаешь зайти?
— От того, что не желаю, чтобы обо мне потом судачили. К тому же я хочу говорить с вами наедине, без вашего старшего товарища. Попросите того юношу, чтоб никому не говорил, что я приходила, и идёмте со мной.
Поколебавшись, я подумал, что мастер сказал, что сменить его надобно через два часа, а прошло лишь полчаса или чуть поболее того. Успею ли? Словно прочитав мои потаенные мысли, Чихуа приблизилась и прошептала:
— Время дорого нам обоим, и много его я у вас не отниму. Идёмте, тут недалеко есть укромное местечко, — махнув рукой в сторону околицы, она добавила: — Один-два ли[5], не более того. Мигом обернетесь.
— А ты?
— А мне ведомы тайные тропы. Я тоже не потеряюсь.
— И не боишься?
— Я боюсь только их, — шепнула Чихуа и, прячась за меня, кивнула на солдат, вышедших во двор и теперь, посмеиваясь, таращившихся на нас.
Вздохнув, я кивнул и попросил её за бревенчатой оградой подождать, покуда я обо всем договорюсь. Неохотно она кивнула и зашагала к воротам, а я вернулся к стражам и не придумал ничего лучше, кроме как сказать им, что по важному делу должен отлучиться к околице и скоро ворочусь. Глядя на их глумливые улыбки, я раздраженно добавил: «Один-два ли, и получаса не пройдет, как я вернусь. Если кто меня спросит, так и скажите. И нечего зубы скалить. Не было здесь никакой девушки, никого вы не видали. Ясно вам?». Оба солдата перестали улыбаться, закивали и, бормоча извинения, заверили, что всё передадут надлежащим образом. Не очень-то я им верил и опасения Чихуа разделял, но делать было нечего. Хотелось мне тогда верить в то, что мы оба понимали, что творим, и пошли на это ради того, что этого стоило.
Чихуа всё так же ждала меня в тени ограды, а, когда мы отошли, я спросил её о месте, куда мы идем.
«Это задний двор дома деда по матери, — отозвалась она глухо. — Он теперь, верно, уже спит, и нам не помешает. А коль помешает, то объяснюсь, и он простит».
Я хотел было порасспросить её ещё, но она сказала, что лучше б в пути нам помалкивать и остаться незамеченными, а не то поутру ни ей, ни мне несдобровать. Я счёл её слова справедливыми, и хранил молчание, покуда она вела меня по заснеженной деревенской улочке. Путь, казалось, занял немного поболее того, о чем она предупреждала, и я уже начал тревожиться, когда она махнула рукой, провела меня за покосившийся плетень, где и калитки-то никакой не было, и ввела то ли в сарай, то ли в амбар по виду.
Когда захлопнулась скрипящая дверь, а глаза привыкли к темноте, я увидал, что это в действительности овин — под крышей висели пышные снопы, у дальней стены стояла печка, а у стены по левую руку лежали пышные кучи сена. В той же стене проделано было маленькое оконце, верно, днем служившее единственным источником света. Тогда же там царила темень, но Чихуа, словно
