Днем и ночью хорошая погода (сборник) - Франсуаза Саган

Дорис действительно плачет, прислонившись к дверному косяку.

Этьен (улыбаясь): Дорис? Ну, она плачет от облегчения — из-за пригласительных карточек.

Дорис поднимает голову и смотрит на Этьена.

Дорис: Ну ты и сволочь! Какая же ты сволочь!

Зельда удивленно смотрит на них.

Сцена 3

Та же печальная комната. Постель застлана, но кресла все еще покрыты чехлами. Зельда одна в вечернем платье сидит перед туалетным столиком. Через открытую дверь доносится праздничный гомон, а через окно со двора снизу — звуки кухни. Зельда медленно расчесывает волосы. Время от времени она останавливается, чтобы перевернуть страницу альбома, который лежит у нее на коленях. Слышится голос Дорис, зовущий: «Зельда! Зельда!» — затем входит она сама, нарядно одетая, пышная. Она очень весела, возможно, чуточку пьяна, но явно довольна.

Дорис (целуя Зельду): Зельда! Я беспокоилась о тебе. Куда ты подевалась? Уже четверть часа прошло. Что ты тут делаешь? Красишься? Ну и зря! Ты великолепно выглядишь. Все так и говорят: великолепно, очаровательно. Ах, я так рада, так рада! Такой успех, киска, поздравляю! (Опускается на диван и тут же вскакивает, ворча.) Эти чехлы, право, что за блажь…

Зельда (улыбаясь): С чем поздравляешь? Ты боялась, что я их покусаю или стану говорить непристойности?

Дорис (смеясь): Нет, конечно! (Пауза.) Заметь, с тобой случалось и то и другое.

Зельда: Потому что те люди наводили на меня тоску, и это меня бесило. Но это было не нарочно, скорее от нервов, ты же знаешь.

Дорис: Значит, сегодня ты не скучаешь, что уже хорошо.

Зельда: Да нет, конечно скучаю, но теперь мне все равно — скучаю я или нет. Раньше скука проникала мне в кровь, как огненная вода. А теперь как будто слабенькая настойка растекается по венам.

Дорис (покладисто): Согласна, они далеко не все интересны, но среди них попадаются и занятные типы. Дорогая, эти люди заправляют миром. Их межнациональные корпорации, их статьи, их власть все направляют, все организуют, даже беспорядки. Революции, катастрофы, войны выгодны им так же, если не больше, как мир, экономический рост и прогресс. Фантастика, правда — такой дирижер, который всем управляет, всякой музыкой, даже фальшивой?

Зельда: Это называется атональная музыка или серийная, да? А ты что, теперь пустилась в политику?

Дорис (твердо): Я считаю, не женское это дело, что бы там ни говорили наши разбушевавшиеся феминистки. Но стоит туда сунуть нос, понять кое-какие механизмы — и это так захватывает, уверяю тебя.

Зельда: А что твой муж-идеалист? Он по-прежнему весь такой левый-левый или с возрастом его направленность все же поменялась?

Дорис (смеясь): Он неисправим… Дитя, большое дитя, которое рассуждает об абстрактных вещах. У них бывают такие вечеринки со всеми этими изобретателями в духе профессора Турнесоля!.. Я как-то позвала туда Этьена, так он чуть не помер со смеху, потихоньку, конечно.

Зельда (не переставая расчесывать волосы): Почему — потихоньку? Ему что, иначе набили бы морду?

Дорис (шепотом): Что ты… Эти левые, крайние левые — там есть просто настоящие коммунисты, — очень, очень воспитанный народ, такие умные. Ты удивилась бы.

Зельда (отчетливо): Нет.

Дорис (удивленно): Что — нет?

Зельда: Я не удивилась бы, если бы увидела вежливого коммуниста. Никогда не представляла их себе плюющими на ковер. Так, значит, Этьен хорошо тогда повеселился?

Дорис: Да. (Замолкает в замешательстве.) Знаешь, мне понадобилось на это какое-то время, но я по-настоящему оценила юмор Этьена. А ты нет?

Зельда: Да. Мне тоже понадобилось на это какое-то время.

Дорис: Зато мне понадобилось гораздо больше времени, чтобы оценить его чувствительность, настоящую чувствительность.

Зельда (тем же тоном): Да, мне тоже понадобилось на это гораздо больше времени.

Дорис: Знаешь, Зельда, в сущности… (Смотрит на Зельду, но та не оборачивается и никак не реагирует на начатую фразу, будто глухая. Вздыхает.) Ладно, ничего.

Зельда (улыбаясь): Да? Ну тем лучше. Я никогда не знала, что там такое «в сущности». Мы померли бы со скуки.

Дорис: Что ж, посмотрим. Так скажи-ка мне, нашла ты себе кого-нибудь? А? И кого? Лично мне интуиция подсказывает двоих, моя девочка… (Грозит Зельде пальцем.)

Зельда (холодно): Дорис, я совсем тебя не понимаю. Моя задача на сегодняшний вечер заключалась в том, чтобы быть любезной со всеми нашими знакомыми. Мне надо было еще что-то найти? Что же? Что я должна была найти среди этих людей, таких непринужденных, таких предупредительных, таких культурных? И таких здоровых к тому же… Раньше — во времена Бальзака, правда? — всегда считалось, что деловые люди должны быть худыми, с желтой кожей, мрачным взглядом, отечными, болезненными. Я же здесь увидела одних только молодых людей разного возраста, иногда даже очень и очень солидного, но все они бодры, полны сил, с прекрасным цветом лица, открытым взглядом, даже с юмором; безупречны и неумолимы. И что я должна была найти среди этих цветущих джентльменов? (Ее голос становится резким, угрожающим. Дорис молчит в замешательстве. Зельда резко оборачивается к ней.) Так что же?

Дорис (испуганно): Гостя… Ты хотела… Мы хотели пригласить кого-нибудь в Каренак на лето.

Зельда: Юная подружка Этьена не играет в бридж? Если надо, я могла бы тряхнуть стариной. (Улыбается Дорис.)

Дорис встает с облегчением. Она сама не знает, чего испугалась.

Дорис: Во всяком случае, повторяю, вечер удался, Зельда. А что это у тебя на коленях?

Зельда: Альбом. Репродукции Карпаччо, очень красивые.

Дорис (возмущенно): Ну, знаешь ли, Зельда, у тебя две сотни гостей! Тебе не кажется, что читать сейчас — это по меньшей мере легкомысленно по отношению к нашим друзьям? К друзьям, которые проявили такую деликатность, вели себя так естественно, так тепло отнеслись к тебе! Не допустили ни единой фальшивой ноты! Ни на секунду!

Зельда, не глядя на нее, листает свой альбом.

Твое поведение становится странным. Мне кажется, что это… не хорошо. Да, вот так. Не хорошо.

Зельда (закрывая книгу и с усилием поворачиваясь обратно к туалетному столику): Я ведь не читала, а только рассматривала картинки. Я открыла для себя Карпаччо в Брабане.

Дорис: Зельда, сегодня речь не о Карпаччо, а главное — не о Брабане. (Решительно.) Послушай, Зельда, сегодня мы веселимся. Давай не будем больше говорить о Брабане, никогда не будем. И прежде всего — сегодня, ладно? (Пауза.) Я хочу тебе сказать, Зельда, что уверена, ты прекрасно можешь «забыть» все это! Надо только немножко постараться, да?

Пауза. Зельда сидит к ней спиной.

Зельда (медленно): Ты права, давай все забудем. Я скоро. Подожди меня, Дорис. Секундочку. Сейчас произойдет чудо… Нет! Только не смотри на меня… Ты увидишь, как немного румян и туши для ресниц меньше чем за минуту превратят увядшую от тоски женщину в цветущую… Нет-нет, отвернись, а то ты ослепнешь.

Дорис (немного раздраженно, но тем не менее отворачиваясь к зрительному залу): Ты все ребячишься. Я тысячу раз видела, как ты красишься… Ты сама научила меня разным штучкам. Помнишь, когда мне тоже захотелось стать женщиной-вамп… Ха-ха-ха! (Смеется.)

Зельда, сидя спиной к залу, быстрыми, ловкими движениями снимает макияж. Потом берет щетку для волос и яростно расчесывает волосы в обратном направлении, при этом продолжая говорить спокойным голосом.

Зельда: Да, правда, я научила тебя многим штучкам. Кстати, тебе стоило бы продолжать в стиле вамп. У тебя отлично получилось бы, что ни говори.

Дорис: С такой конкуренткой, как ты?.. Нет уж… Ха-ха! Так мне можно уже повернуться?

Зельда (смеясь низким смехом): Секунду… Знаешь, последнее время у меня было много времени, чтобы усовершенствовать свою технику. Три года — это более чем достаточно, чтобы исчерпать все радости макияжа…

Дорис (поворачиваясь к Зельде, которая все еще сидит к ней спиной, и грозя ей пальцем): Зельда, веди себя хорошо… (Жалобным голосом.) Только не сегодня. На сегодня мы обо всем забыли.