Белая Россия. Люди без родины (2-е издание) - Эссад Бей

а затем, к Советскому Союзу, легкость, с которой можно было получить въездные визы, и, не в последнюю очередь, низкие цены, сделали немецкую столицу важнейшим центром эмиграции народов Восточной Европы. В частности, интеллигенция еврейского происхождения нашла в немецкой столице новый культурный центр и для распространения своей мысли. Веймарская республика показывает себя, в самом деле, особо открытой, принимая у себя интеллектуалов, артистов, университетских профессоров, но также и еврейских бизнесменов и предпринимателей. При этом именно сектор типографии и издательского дела получает явный отпечаток еврейской культуры. Речь идет, однако, часто об «апатридах», или «аполидах», которые в своем непрерывном поиске родины думают, что смогу создать сплав между Deutschtum и Judentum, немецким духом и еврейской идентичностью.

Если еврейские интеллектуалы сыграли культурную роль большого значения во время Веймарской республики, таким же важным, кажется, был вклад многих из них в распространение исламской мысли, религии, языка и культуры. В сборнике статей «The Jewish Discovery of Islam» («Еврейское открытие ислама») Мартин Крамер, историк и профессор Иерусалимского университета, утверждает, что, начиная с эпохи романтизма и далее, в течение всего ХIХ в. у евреев, которые жили в Европе, в частности, у немецкоязычных евреев, существовала тенденция распространять арабскую культурную мысль. Крамер, настаивая на важности еврейского вклада в западное изучение исламского мира, полагает, что немецкоязычные евреи-ориенталисты, в отличие от неевреев, видели в исламской культуре социальную альтернативу, способную контрастировать с европоцентризмом — то, что Эссад Бей назовет «европеизацией» Востока. Мартин Крамер пишет:

Работа еврейских ориенталистов — либералов и марксистов, сионистов или ассимиляционистов, верующих или атеистов — подорвала представление о том, что Восток и Запад были двумя противостоящими полюсами. <…> Евреи рекомендовали европейцам уважать народы, несущие культуру неевропейского происхождения, именно потому, что они сами были наиболее уязвимыми из этих народов, живя прямо в центре Европы[140].

В поддержку своего тезиса Крамер цитирует еврейско-немецкого востоковеда, арабиста и филолога Густава Вейля, который в 1843 г. опубликовал одну из самых важных биографий Мухаммеда того времени, «Мухаммед, Пророк», где реконструировал многие неопубликованные тексты и внес собственный вклад в распространение исламской культуры. По словам Крамера, если эта тенденция развивается в рамках романтической, космополитической и привлекаемой извне зарубежной культуры, то в ХХ в. она становится настоящим предметом изучения, университетской дисциплиной, которой посвящают себя, в частности, профессора и студенты еврейского происхождения. Крамер также ссылается на ученого Игнаца Гольдциера, еще одну важную личность в еврейско-германском открытии исламского мира, который в течение XIX- ХХ вв. служил популяризатором мусульманской мысли и религии, утверждавшим во время пребывания в Дамаске: «Я внутренне убедился, что сам был мусульманином», и затем принявшим мусульманские обычаи и религиозные традиции. Хотя сегодня это может показаться анахронизмом, мы можем увидеть культурную, религиозную или художественную тенденцию, которая объединяет Эссад Бея с другими персонажами его эпохи, такими как еврейско-немецкая поэтесса Эльза Ласкер-Шюлер, маскирующаяся под принца Юсуфа и объявляющая себя мусульманкой, создавая вокруг себя ауру таинственности, экстравагантности и эксцентричности, которая, тем не менее, хорошо отражает моду и климат момента.

Роль Эссад Бея и его вклад в «Die literarische Welt», таким образом, приобретает огромную культурную ценность для понимания не только роли еженедельника в распространении новых культурных и религиозных идеалов в исторический период, который приближается к мировой катастрофе, но, прежде всего, для того, чтобы задуматься над темой, в то время бурно обсуждаемой.

Например, в статье «Aus dem Osten» («С Востока») Эссад Бей размышляет о важности «восточных» журналов и газет — он думает прежде всего о печати таких стран, как Ява, Суматра, Новая Зеландия, расширяя таким способом границы своего образа «Востока».

Журналистская среда не только приобретает всё большую роль в культурном распространении и политическом сознании, но также преуспела в изобретении — как в частном случае азербайджанской прессы — Literatursprache, литературного языка, начиная с Volksdialekt, из народного диалекта. Осознание роль для страны и оказание содействия «культурному и духовному развитию народа»[141], — главное завоевание, согласно автору, азербайджанской прессы[142]. Тем не менее, — продолжает статья, — пресса всегда подвергается жесткой цензуре, настолько, что «профессия журналиста», — отмечает поэтому Эссад Бей с определенной иронией и, вероятно, также ссылаясь на свое собственное состояние, — «нигде не бывает приятной»[143].

В своих статьях Эссад Бей часто осуждает определенную тенденцию к вестернизации или европеизации лица Востока, что создает ложный и измененный образ Востока, который не соответствует реальному, а скорее стремится смоделировать его в соответствии со своими собственными вкусами и интересами, описывая Восток иногда как мифический и культурно «нетронутый» мир, а иногда как «дегенеративный» край. Интересно отметить, однако, что автор не только пытается избежать этой «моды», но также хочет подчеркнуть противоположную тенденцию, а именно интерес восточного человека к западной культуре и, в частности, к немецкоязычному Западу. Если течение экспрессионизма часто обращалось к Востоку в поисках «нового человека», «оригинального» типа, духовно менее испорченного столичной цивилизацией Запада и нередко позволяющего себе влиять на формы восточного искусства, то, по словам Эссад Бея, восточные народы проявляют любопытство к экспрессионистскому искусству. И поэтому в своей статье он создает — еще раз, не без иронии, — образ этих «черноволосых и полуодетых людей, которые сидят под банановым деревом и пишут фундаментальные статьи о немецком экспрессионизме»[144]. В этой, как и в других статьях, Эссад Бей показывает нам, как Восток также постоянно ссылается на Европу, подражая европейской модели в журналистике, искусстве, а также в политических традициях (он приводит как пример рождение концепции нации или революционных движений), культурных (эмансипация женщины) или даже религиозных (die religiцse Reform).

В статье «Die Tradition im Orient» автор рассматривает именно эти традиции, которые меняются по западной модели, спрашивая, можно ли поэтому говорить об «Aussterben der orientalischen Tradition» — «упадке восточной традиции» — или лучше об «Untergang des Orients» — «закате Востока»[145]. Согласно Эссад Бею, многие из этих изменений не будут иметь каких-либо последствий в будущем, и им суждено исчезнуть, потому что восточные люди склонны проецировать на свою собственную культуру совершенно чуждые ей принципы, основанные только на экономических и / или политических мотивах. В этой связи он отмечает, что «Entschleierung der Frauen», то есть стремление женщин, со временем широко распространенное, снять хиджаб и показать свое лицо, было бы не чем иным, как феноменом моды — так же, как это было с противоположным феноменом — «Verschleierung», ношения хиджаба — что не является признаком настоящей эмансипации женщины, потому что это никоим образом не влияет на отношения между двумя полами. Размышления эти