Тропой памяти - Людмила Евгеньевна Пельгасова

Покончив с этим важным делом, донельзя довольный Шаграт покинул башню и направился в соседнее здание, откуда и вышел через полчаса с длинным списком в руках: помимо прочего, сегодня следовало пополнить запасы продовольствия для Кирит-Унгола. Пока сотник и исполнявшие роль носильщиков воины пограничной стражи переходили от одного погреба к другому, набирая в должном количестве всякого указанного в пергаменте наименования, прошло полночи. Время близилось к обеду, а в списке сегодняшних дел числилось еще одно, причем срочное. Суть его состояла в том, что один из стрелков Паучьего Жала две ночи тому назад ухитрился сорваться со скалы и разбиться насмерть. Если отставить в сторону сантименты и объяснительные письма начальству, погибшему необходимо было срочно найти замену. Задерживаться же здесь до утра Шаграт не планировал, поэтому оставив погрузку продовольствия на совести пыхтящих от натуги подчиненных, он снова отправился к начальству, на этот раз — уже непосредственному.

Командующий гарнизоном отказал сразу. Его несложно было понять: лучников и так на сотню пятеро, и разбазаривать такое богатство кому попало он не намерен. Зная, что начальник Кирит-Унгольской заставы — мужик упертый, моргулец счел за благо изящно перевести внимание сотника на стоящую в крепости сотню некоего дзаннарт-кхана Тхаруга, в которой тоже есть лучники, так что если вдруг… Дальше Шаграт слушать не стал.

Тхаруга он не нашел, более того, судя по той скорости, с коей опустел оживленный доселе крепостной двор, обед все-таки начался, а, следовательно, все поиски и разговоры можно будет отложить на час. Стукнув пару раз кулаком в запертую дверь боковой пристройки, Шаграт в сердцах плюнул и побрел к колодцу. Ладно… в конце концов час все равно ничего не изменит, так пусть пожрут спокойно, авось станут подобрее, да посговорчивее.

Опершись о высокий парапет, Шаграт опустил подбродок на сложенные руки и стал бездумно смотреть в прохладное жерло колодца. Вода отразила круглое пятно ночного неба, освещенного луной, и черный силуэт широких плеч и головы с кисточкой шарух на темени. Полюбовавшись собственным отражением какое-то время, сотник отвернулся и от нечего делать стал осматриваться по сторонам. В этом месте следовало бы пояснить, чем был столь знаменит сей иртха, ибо это, возможно, поможет составить более четкое представление о чертах характера и мотивах поступков того, кто, буквально, на час опережая закат, вошел в ворота Минас-Моргула. В далеком 5903-ем году от основания Унсухуштана самый обычный паренек из Кундуза оказался в числе тех, кто по приказу Харт’ана Гортхара был отправлен в далекие южные земли — оказывать союзническую помощь Хараду, сильно страдавшему в то время от умбарских пиратов. В конечном итоге, Шаграт оказался одним из немногих счастливчиков, кому довелось вернуться назад живым, а не в виде шаруха, наскоро запечатанного в глиняную трубку с биркой. Восемь долгих лет возведенный на берегу форт держал морских разбойников на почтительном расстоянии от харадского побережья, хотя до этого были два года непрерывных и кровопролитных сражений в устье Хорнена и бесконечно медленное продвижение к морю по захваченной неприятелями территории — шаг за шагом. Сколько своих подданных потерял в той войне харадский султан — неизвестно. Унсухуштан оставил в добела раскаленных пустынях, на берегах Хорнена и прибрежной полосе пять тысяч бойцов, так и не заслуживших права стать пеплом под родными небесами. Такова оказалась цена, заплаченная Ночным народом за жест великодушия Харт’ана Гортхара. От тех времен у дзаннарт-кхана Шаграта под правой ключицей осталась наколка в виде Ока, что встает над морской волной, да тройной шрам, навек перечеркнувший левую бровь — точно удар звериной лапы. Именно за эту пометку будущий начальник заставы и получил прозвище «Волчий след». Вернувшись из дальнего похода через десять лет, без танги в кармане, он, по молодости лет, так и остался в пограничной страже, какое-то время провел на юге страны, а вскоре получил назначение в крепость Паучьего Жала, где при помощи крепких кулаков и умения быстро соображать, вскоре сумел навести порядок, превратив сборище вечно пьяных головорезов в образцово-показательную часть. Подобный головокружительный взлет для армии Унсухуштана был, в общем-то, редким явлением, но девяностопятилетний парень из горной провинции доказал, что это возможно.

Обеденный перерыв, тем временем, закончился. Прозвучал гонг, и двор тотчас же наводнился народом: снова забегали со своими бесконечными свитками писари, захлопали двери, зазвучали голоса, где-то вдали проскрипела по камням тяжело груженая повозка. Печатая шаг, прошел гарнизон крепости, сменился караул у катапульт, а сотник все ждал. В привычной суете, чем-то напоминающей термитник, никто не обратил внимания на одинокую фигуру в дорожном плаще у колодезного парапета.

— … Не, ну у кого еще спрашивать-то? — послышался прямо за спиной раздраженный голос. — Че, он не знает, куда у него народ девается, что ли?

— Вообще-то в таком виде ее бы не выпустили никуда — возразил бесстрастный оппонент. — Оружие на месте. Я считаю, что надо у лекарей спрашивать.

— Не, а че «лекари»? У самого него надо спросить, говорю! — рявкнул первый, да так громко, что Шаграт счел нужным обернуться. Его взору предстали двое парней в форме с нашивками пехотной сотни. Один из них, мелкий и жилистый, смахивал на степняка, второй же, повыше, с подвижным лицом и антрацитово-черными глазами — явный уроженец приморья.

— Нет, а че, неправда что ли? — оглянувшись по сторонам и заметив незнакомца в плаще, уже тише заговорил южанин. — Ха! Если Тхаруг так за нами следит, может айда вообще все разбежимся на хрен уже, а? Он и не заметит… А что? Прикинь, да: строит, короче, Тхаруг с утра свою сотню, а на плацу… гы! — один Мумак глазами хлопает… — парень засмеялся и ловко запрыгнул с ногами на парапет колодца. Степняк чуть приподнял угол рта, разделяя веселье товарища.

— Давай все-таки до лекаря… — промолвил он, прислоняясь спиной к холодной замшелой кладке. — Тем более, что о больной ему наверняка сообщили. Значит, она вполне может оказаться где-то у него. Пошли!

— Ага, сечас пойдем… — перебивая, заверил его южанин, ожесточенно воюя со шнуровкой рубашки. — Ща… вот, глянь, чего у меня теперь есть… Дублук сказал: уже можно наколоть, гы! — он довольно ухмыльнулся и отвернул ворот чуть в сторону. — Видал? Во…

Очевидно, демонстрация все же удалась, поскольку степняк через пару минут безмолвного созерцания произведения столь высокого искусства, хмыкнул:

— Ну… теперь стрела у тебя не только в ухе!

— Ага! — радостно оскалился владелец украшения.

— Ну как, теперь-то снимешь эту хреновину?

— Не, пусть остается… Так круче — от счастья южанин аж зажмурился. — Ну что, пойдем, что ли… — и