Адриан. Золотой полдень - Михаил Ишков

Император настаивал, что, ворвавшись на внутренний двор и подобравшись по пандусу к главным воротам, римляне смогут лишить защитников крепости возможности помешать разрушению скального основания. Префект фабров с некоторыми существенными оговорками подтвердил его заявление.

Непреклонная, не допускающая возражений убежденность Марка в том, что дело за малым — за разрушением скалы — неприятно поразила присутствующих на совете, однако даже всегда язвительный Адриан не посмел публично выразить сомнение в осуществимости предложенного императором проекта. Возражения были немногочисленны и касались в основном частностей. Только длиннорукий, как всегда мрачный Публилий Цельз не побоялся заявить, что неплохо было бы вызвать из Рима главного архитектора Аполлодора для консультации. Тот, конечно, обязательно найдет наилучшее решение. Траян гневно отверг это предложение — ждать Аполлодора означало перенос похода вглубь Парфии на следующий год. Больше возражений не было.

Лонг, скрывая досаду, наблюдал за императором. В отличие от прошлых лет, на этот раз Траян вел себя высокомерно, не забывал напомнить окружающим, кто он и кто они. Он откровенно сторонился своего ближайшего окружения. Теперь, чтобы добиться личной встречи, необходимо было заранее подавать рабу, ведавшему аудиенциями, письменное прошение. В записке следовало указать цель беседы и необходимое время для обсуждения вопроса.

С предмостными укреплениями расправились достаточно быстро — в течение недели обе башни были взяты. На них под прикрытием навесов начали возводить деревянные надстройки, чтобы сравнять их высоту с основной стеной.

Как только фабры получили сравнительно безопасный доступ к уязвимому месту, они начали возводить навес и под его прикрытием принялись бурить скалу. Между тем давало знать приближение жаркого сезона. С каждым днем император чувствовал себя все хуже. Помпея Плотина умоляла мужа вернуться в Антиохию, передохнуть, набраться сил. Она то и дело показывала ему донесения, в которых сообщалось, что Ликорма не справляется с порученным делом. Помпея призывала мужа лично заняться снабжением армии.

— В Антиохии требуется твердая рука. Там здоровый и целебный климат, там ты подлечишься и к началу штурма вернешься сюда.

— В Антиохию?! — восклицал в ответ император. — Ни за что! Пусть едет Публий. Я дам ему все полномочия.

Тогда Помпея Плотина упросила Ларция поговорить с императором, убедить его отправиться на отдых.

На следующий день Лонг подал прошение императорскому рабу. Июньским вечером после очередного совещания в полевом претории Лонг получил приглашение поужинать вместе с императором. Оставшись один на один, префект попытался убедить Марка в необходимости вернуться в Антиохию.

— И ты туда же! — рассердился Траян. — Ты подумал, что я буду делать в этой вонючей Антиохии? Мое место здесь. Если на то будет воля богов, пусть лучше я приму смерть в военном лагере, чем в паучьем логове, которое кто‑то по недосмотру окрестил ставкой.

Он прошелся по шатру — двигался с трудом, переваливаясь с ноги на ногу. За время осады Марк вновь заметно обрюзг, нездоровой синевой налилось лицо. Император вызвал раба, потребовал вина. Раб попытался возразить, храбро заявил, что врачи запретили господину всякие горячительные напитки. В ответ император взашей вытолкал строптивца, напоследок дал пинка. Через несколько минут в шатер был внесен небольшой столик, на котором стоял стеклянный графин с италийским вином, фрукты и крестьянский сыр. Марк пригласил префекта присесть.

— Я не желал этого разговора, Ларций, — заявил император, — но раз уж ты пришел, по своей или чужой воле, я готов объясниться.

— Цезарь, подумай о себе. Если не хочешь о себе, подумай о подданных.

— О подданных! — язвительно передразнил его Траян. — Разве я мало заботился о них? Разве я не посвятил Риму всю свою жизнь? Разве граждане могут упрекнуть меня, что я злоупотреблял властью, казнил без суда, был высокомерен, несправедлив? Разве не я, вручая тебе оружие как командиру моих конных гвардейцев, произнес: «бери этот меч, чтобы пользоваться им для моей защиты, если я буду править хорошо, и поднять его на меня, если я буду править плохо»? Ты полагаешь, я лицемерил?!

Лонг вскочил, с трудом выговорил.

— У меня и в мыслях не было, величайший!..

Он попытался что‑то добавить, но Траян жестом усмирил его, заставил сесть на прежнее место.

— Нет, ты послушай! — Траян ткнул в него пальцем. — Разве не я после победы над Дакией одарил подданных денежными вознаграждениями? Разве не я построил новую гавань в Остии? Проложил дорогу между Брундизием и Беневентом? Разве не я приказал выплачивать пособия на детей тем, кто не мог обеспечить им достойного пропитания? Шестнадцать сестерциев на каждого мальчика и двенадцать на каждую девочку! Этого мало?10 Разве не я разрешил римским детям получать хлебное довольствие вдобавок к тому, что получали их родители? Разве не я заменил деревянные сидения в Колизее на прохладные мраморные, чтобы этому сброду было удобнее в жару наблюдать за боями гладиаторов? Кто построил самый роскошный в мире форум, добавивший им гордости или, точнее, спеси? Разве не от меня они получили новые бани, вмещающие сразу население целого квартала? Разве не мною выстроен новый рынок, цены на котором всегда ниже, чем на любом другом рынке во всей Италии.

Что же я получил взамен?

Он сделал паузу — видно, боль все‑таки досаждала ему, — потом с горечью вымолвил.

— От меня таятся!

Еще пауза.

— От меня скрывают истину! Все, даже Помпея. Даже ты! Я разочарован, Ларций. Почему ты не прорвался ко мне, не сообщил о злодейском покушении?

— Наилучший! — воскликнул Лонг. — В этом не было злого умысла. Мы не хотели отрывать тебя от дел, связанных с подготовкой войны.

— Не хотели отрывать! — горько усмехнулся император. — Любовь моих подданных докатилась до того, что близкие ко мне люди сочли возможным за моей спиной устроить покушение на моего племянника, а мои ближайшие друзья, видите ли, не хотели отрывать меня от государственных забот! Как же мне теперь вести расследование? Всякий вправе спросить своего императора, куда же ты смотрел, старый пень?!

Лонг онемел, а Марк между тем с горькой усмешкой продолжил.

— Интересно, по какой причине все потеряли разум? Что вы хотите? Смуты в государстве? Гражданской войны?!

— Ни в коем случае, величайший!!

— Тогда скажи, кто, если не я, более других заинтересован в мире и спокойствии? Кто так долго трудился для державы? Меня призвали на этот пост, когда мне было сорок лет. Я работал, не покладая рук, воевал, строил, устраивал, а теперь вы не желаете отрывать ходячий труп от возложенных на него обязанностей! Всем известно, кого я хочу видеть своим наследником, но мое желание теперь для вас ничего не значит. Каждый считает своим долгом устраивать заговоры у меня за спиной!

— Государь, если тебе все известно, почему же ты не принимаешь меры?

— Какие? Усыновить Адриана немедленно?

Внезапно гнев императора угас, в глазах прорезалась затаенная боль.

Он повесил голову и признался.

— Конечно, надо было раньше издать эдикт, но Адриан так скверно поступил со мной. Хотя это пустяк по сравнению с изменой полководцев. — Он сделал паузу и с потаенной тоской повторил. — Надо было раньше…

Далее он продолжил с прежней страстностью.

— Момент упущен, что толку горевать о нем. Теперь положение изменилось, теперь мечи обнажены. Что теперь будет стоить это усыновление, если я внезапно сдохну, ведь у его противников в два раза больше легионов, чем у него. Сенат против него. Предать смерти заговорщиков, собравшихся на Родосе? Где доказательства? Теперь всем известно, что покушались на тебя. Вступая на престол, я дал клятву не казнить сенаторов без разрешения самого сената. Преступников из своего сословия они должны судить сами. Вспомни, Ларций, когда бы я нарушил клятву? Такого не было. Теперь на исходе жизни я должен переступить через нее?

С какой стати?!

Он закашлялся, дрожащей рукой налил себе охлажденной калды, глотнул пряную жидкость и вновь зашелся в кашле. Ларций оцепенело следил за ним.

Отдышавшись, Марк продолжил.

— Конечно, мне ничего не стоит принудить сенат вынести тот приговор, который мне нужен, но это дело не одного дня. Я не желаю на старости лет вступать на путь Калигулы и Нерона, утверждавших, что они боги и им все дозволено. Подобная практика — прямой путь к разгулу страстей. Рассуди, сколько сил я потратил, чтобы каждый, кто был способен к военному делу, к государственному управлению, мог без помех совершенствоваться в этом искусстве. Что я имею теперь? Семь, а то и восемь вполне достойных кандидатов занять трон Августа. Чем же отблагодарили меня опекаемые мною люди? Пренебрежением к моим словам, коварным заговором. В таких условиях я не могу рисковать Адрианом. Он — единственный, кто выполнил свои обязательства по отношению ко мне. Несмотря на тот постыдный случай, но это дело семейное…