Симфония убийства - Игорь Лысов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Жизнь не принадлежит больше самому человеку, а только высшим силам, все, кто не признает гармонию зла и добра, перестают существовать. Мир становится счастливым, радость каждому проявлению высшей воли. Нет больше страдания, нет горя, есть счастье, есть гармония, есть победа над идеями Маркса! Человечество обретает новый смысл!» — Сигарета закончилась, Виктор стал собираться на встречу с полковником.
У театра Игнатьев окликнул Силова, не выходя из машины. Просто опустил стекло:
— Маэстро! Милости прошу!
Виктор нырнул в машину, и служебный автомобиль покатился по городу. Приехали быстро, несколько светофоров и краснокирпичное здание управления МВД оказалось прямо у машины. Игнатьев вышел первым, услужливо открыл заднюю дверь, а потом и входную. Виктор улыбался — ему было приятно.
На третьем этаже вдоль длинного коридора по обе стороны было бесчисленное количество углублений, в каждом из которых были такого же цвета, как и стены, двери. Никаких отличительных знаков не было — скорее всего, сотрудники справлялись по памяти. За одной из этих дверей Игнатьева и маэстро встретили несколько человек — в пустой комнате стоял маленький стол, несколько стульев. Ни шкафов, ни горшков на подоконниках не было. Полковник предложил Виктору стул, сели все. Силов смущенно улыбался.
— Хочешь чаю или кофе? — спросил Игнатьев.
— Кофе хочу, только не растворимый.
— Не вопрос, — Сергей Иванович кивнул одному из находящихся в комнате, тот тут же вышел. — Маэстро, извини, что все формально — вопрос сложный. Я хочу, чтобы ты повторил то, что вчера мне сказал про Званцева, про Федькова-пенсионера, про Ковальчука, про ресторан «Чайка», короче говоря, все. Пожалуйста, Виктор Викторович…
Силов продолжал улыбаться. Дверь отворилась, вошел посыльный уже с чашкой кофе, но вместе с ним протиснулся в дверь и его старый знакомый — один из тех двух безликих, что гонялись за Силовым уже долгое время. Лица он никак не мог распознать и узнавал этого мужика только по одежде. Белый пиджак был выпачкан землистого цвета пятнами — словно преследователя таскали по грязи и теперь пиджак не отстирывался. На это Виктор обратил внимание еще тогда, когда он курил с Марксом на его кухне. Улыбка исчезла, страх заменил благодушное настроение. Силов решил действовать — взяв у посыльного чашку с кофе, он быстро выплеснул содержимое прямо в лицо этому паразиту. Тот закрыл руками лицо, тогда как Силов со всего размаху швырнул в него и кружку. Но промазал — с противным лязгом чашка ударилась в стену и разлетелась на мелкие куски.
Первым очнулся посыльный, он был ближе всех. Перехватив руку, он ловко закинул ее за спину маэстро, отчего Виктор согнулся и даже ударился головой о стул. Потасканный пиджак нагло заржал, отчего Силов рванулся и плюнул наглецу в рожу.
— Дрянь, — прохрипел Виктор, ему было больно от скрюченной руки и, пусть легкого, но резкого удара в печень. — Дрянь! Я все равно сделаю мир счастливым, я расправлюсь с вашим Марксом, дрянь!
— Отпусти его, — подал голос Игнатьев. Силов, тяжело дыша, выпрямился, придерживаясь за спинку стула. До этого землистый цвет лица Виктора сменился на ржавый. — Маэстро, ты на кого попер?
Полковник смотрел спокойно и даже дружелюбно. Только в глазах осталась какая-то боль, грусть, тоска…
— Вон на него, — как побитый, но не сломленный школьник, Силов показывал на грязный пиджак. — К вам у меня нет претензий, Сергей Иванович…
В комнате переглянулись.
— Я его сейчас домой отвезу, — Игнатьев слегка встряхнул уставшего Силова, — поехали, Витя, кофе попьем в тишине.
— Товарищ полковник, что это за игрушки? — один из присутствующих в комнате резко остановил начальника управления МВД.
— Так, отставить! Только — не к вам, не к нам, в смысле… Он человек, блядь… — Игнатьев даже не посмотрел на того, кто спросил. Но и так было ясно, что от своего полковник не отступится.
— Под вашу отве…
— Под мою! — Он не дал договорить. Взяв под руки Силова, полковник медленно пошел к двери, подталкивая маэстро.
В машине Силов сидел мрачным и смотрел в окно. Подъехали к дому, тихонько и молча прошли на третий этаж…
— Ключи есть?
Виктор похлопал себя по карманам, никакого звука. Игнатьев позвонил, в квартире молчали. Машинально Силов нажал на ручку, дверь была не заперта — они вошли. Игнатьев смотрел на маэстро и что-то совсем человеческое проскользнуло у него в душе. Он обнял несчастного и прижал к себе.
— Сергей Иванович, спрячьте меня от них, пожалуйста. Прошу вас…
— Конечно, Витя, конечно, — полковник еще сильнее прижал к себе Силова. — У тебя есть бумага, листы, ручка?
— Да, в тумбе…
Игнатьев закрыл дверь на замок и прошел в комнату. Открыв ящик, вытащил несколько тетрадей с нотами, нашел карандаш, чистую тетрадь. Среди всего прочего в ящике лежал нож и несколько конвертов, откуда торчали пачки банкнот. Этого Игнатьев не ожидал, поэтому, выложив нож, быстро задвинул ящик. Такое количество денег он видел часто, но только при обыске.
— Садись, Витя, и пиши… С первого раза не получилось, ты меня прости, сейчас получится — сейчас спокойнее, правда?
— Если я напишу, как есть, вы меня спрячете от этих людей? — Виктор сел за стол и взял карандаш.
— По-любому, не волнуйся, маэстро. Пиши, как есть…
Сергей Иванович полез за кофе, он уже знал, где все находится, а Силов писал. Писал он быстро, очень быстро — с такой скоростью даже не печатают профессиональные машинистки. Игнатьев внимательно и удивленно смотрел на заполняющиеся листы бумаги, что чуть опять не пропустил момент приготовления кофе. Разлив по чашкам и сев напротив, полковник смотрел на Виктора. Опытный следователь, сыщик, психолог, человек, офицер никак не мог предположить, что неделю назад он говорил с самоуверенным и красивым мужчиной, талантом и, кажется, успешным бабником…
Пришло время для второй уже чашки кофе, а Силов все писал и писал. Почерк у него был мелкий, но ровный. Красивый… Правда, каждый раз, когда хотелось начать с новой строки, рука прыгала наверх листа, и несколько строк переписывались новыми мыслями… Две-три строчки, пауза, и карандаш опускался туда, куда надо.
Выпив и вторую чашку, Игнатьев смотрел в окно, за которым время от времени раздавались радостные, резкие выкрики — «Стуки-стуки, Машка!.. Стуки-стуки за себя!»
