Симфония убийства - Игорь Лысов

Игнатьев улыбался самому себе — со стороны он казался бесконечно миролюбивым подвыпившим дядькой. Такого даже полиция не забирает — покой и благодушие сочились из полковника. Он все понял! Теперь ему не хватало простой юридической формулировки этого вселенского масштаба вопроса. Комкано, косноязычно, но Игнатьев вывел некое понятное голове определение: воля нужна для образования и развития души! Душа мягкая, не позволит совершить преступление — и совесть замучает, и сострадание не даст покоя!

Полковник юстиции был совсем близок к собственной эврике, к вопросу, над которым бились политики, священники, учителя во все века и во всем мире…

Теперь дело за малым — просто выяснить, как образовывать душу. Школу и церковь Игнатьев отмел сразу — там запреты, там наставления, угрозы, наказания, увещевания и прочая муть, которая годится для головы, а не для души. Душе — это полковник понимал прекрасно — необходимо свое собственное, не логическое, не материалистическое образование. Словами тут не поможешь, нужна какая-то иррациональная сила, сила, которая без слов приходит к душе, и там уже происходит то, что мозгам неведомо и непонятно…

— Музыка! — выскочило из полковника на улицу. Прохожие удивленно оглянулись и заулыбались. Маленькое мгновение осветило несколько кубометров планеты, и все те, кто успел попасть в этот воздух, тихо приветствовали в уличном ораторе коньяк, сердце, собственно, саму жизнь этого среднестатистического Сергея Ивановича…

«Красота спасет мир», — подумал он, как Достоевский, совершенно не отдавая себе отчета, что сказано это было вовсе не Достоевским, а как раз Степаном Трофимовичем Верховенским — одним из основоположников либерализма и благословителем бандитизма в тогдашней России.

— Маэстро! — еще одно слово прозвучало в воздухе блаженного покоя и горячей души. Не вспомнить о Силове Игнатьев просто не мог — он стоял в пятистах метрах от музыкального театра, у входа в ресторан Дома актера. Так распорядилась судьба, так распорядился коньяк, так потрудились архитекторы и власти — улицы, по которым можно гулять, находились только в центральной части города…

III

— Да, — грубо и тихо проговорил Силов. На столе гудел смартфон хором цыган из «Трубадура», ползя по полированному дереву. Виктор не понимал, почему телефон не отвечает ему на пытливое, пусть и нерадостное «да». Цыгане пели, с той стороны никто не объявлялся. Силов смотрел на телефон и соображал: дрожали два маленьких кружка — зеленый и красный, над ними большое количество цифр — все! Что с ними делать, Виктор не понимал и поэтому простое «да» было ответом на эту задачу. Допев почти до конца, цыгане исчезли, и появилась строчка, которая давала ясно понять, что звонок пропущен.

Силов стоял над столом и молчал. Что делать дальше, он не понимал. Виктор вспомнил, что было время, когда он разговаривал с этим телефоном. Но как он это делал — восстановить в памяти не мог совершенно.

Телефон еще раз запел: «Видишь, на небе заря заиграла», и опять появились два разноцветных кружочка и цифры, много цифр. Совершенно не задумываясь, Силов ткнул пальцем в зеленый кружок — внутри телефона кто-то заговорил мужским голосом. Слышно было плохо, и Виктор нагнулся к столу.

— Виктор Викторович! А я тут у Дома актера стою. Компанию составишь?

Голос был знакомый. Виктор сразу же согласился, и на этом все кончилось. Телефон затих.

От дома до ресторана было совсем чуть-чуть, Силов осилил этот путь минут за пятнадцать. Пока он шел, в голове проносились все владельцы мужского тембра голоса: первым, кто вспомнился, — отец. Но Виктор почти сразу отмел эту мысль — отец умер. И умер очень давно. И делать ему возле ресторана совершенно нечего — отец не любил рестораны, кафе, вообще публичные пьянки. Он любил тихо пить.

За домом, где когда-то жили отец и маленький Виктор, стояли несколько рядов ракушек-гаражей. Там после рабочего дня потихоньку собирались автовладельцы и часа полтора обхаживали свои машины. Кто перепаивал блок питания, кто перебирал карбюратор, кто наклеивал на стекла светозащитную пленку. Во всем гаражном квартальчике едва ли нашлось бы пять-шесть иномарок. В основном это были «Москвичи» и «Жигули». Редко появлялись «Волги». Поэтому всем было чем заняться после работы в гаражах. Ближе к глубоким сумеркам владельцы автомобилей собирались маленькими группками, доставалась водка, нарезались помидорки и колбаска — начинался неторопливый разговор. Тары-бары продолжались до первого крика в ночной тиши — жена одного из собеседников стояла посреди рядов ракушек. Как правило, возле нее бегала маленькая собачка. Жена совмещала полезное с надзорным. Тут же раздавался ответный пароль: «Все! Ща иду…» Вечеринка сворачивалась, водители расходились по домам до завтрашнего вечера.

Все это уже давно кончилось, автомобили стали японско-китайскими и теперь не требовали ежедневного ремонта и даже осмотра — пить стало неинтересно, да и люди многие поменялись. Сейчас за гаражами большей частью собирался молодняк — потрындеть и, главное, пыхнуть косячком по кругу.

Отец отпадал. Больше Силов никого припомнить не мог — шел наугад.

У входа в ресторан Дома актера все в том же удивительном настроении стоял полковник Игнатьев и озирался. Он не знал, с какой стороны подойдет маэстро, и поэтому высматривал все возможные пути товарища.

В сиянии бледно-зеленого света от витрины магазинчика мобильной связи появился Силов. Он шел прямо на Сергея Ивановича. Игнатьев сразу и не узнал маэстро. Волосы поменялись с точностью до наоборот — теперь уже черные пряди мелькали среди седого ежика. Землистое лицо с впалыми щеками выпячивали скулы сквозь сильно натянутую кожу, которая вот-вот лопнет. Огромные мрачные пятна, в центре которых — глаза. Внимательные, немигающие глаза. Словно остановившиеся… Выбритые щеки местами были покрыты щетиной — неаккуратная бритва пропускала эти островки по своей безалаберности.

— Маэстро, — Игнатьев распростер руки и двинулся навстречу Виктору. Силов подошел. Полковник тепло обнял друга, который безучастно стоял внутри радостного обхвата, опустив руки. — По чуть-чуть? — Игнатьев шепнул в ухо свое предложение. Маэстро вспомнил — он видел этого человека, точно видел. Даже припомнил некоторые детали прежних встреч. «Инженер-полковник», — пролетело в голове. Силов даже успокоился — кисло, но улыбнулся в ответ.

В Доме актера ничего не изменилось с тех пор, как в последний раз Виктор заглядывал сюда. Да и с какой такой стати меняться… Друзья уселись под пальмами и заказали коньяк.

— Ты в Питер-то ездил? — начал издалека Игнатьев.

— Да, много раз, — безучастно ответил Силов.

— Понятно. Ну, давай за встречу, маэстро?!

Коньяк резко ударил в нос Виктору — он даже будто бы вздрогнул. Какой-то острый неприятный запах окутал Силова, он не стал пить, испугался. Игнатьев выпил, посмотрел на собеседника, потом для верности засунул