Игры с огнем (СИ) - Тыналин Алим

— Благодарю за беспокойство, товарищ Орджоникидзе, — ответил я, отходя от карты. — Просто товарищ Сталин оценил перспективы некоторых моих проектов.

— И каких же, позвольте узнать? — Серго закурил папиросу, выпуская облачко дыма к потолку.

Я подошел ближе к столу:

— Прежде всего, нефтяные месторождения между Волгой и Уралом. Товарищ Сталин считает этот проект стратегически важным для обеспечения энергетической независимости страны.

— Да, об этом мне известно, — кивнул Орджоникидзе, закуривая папиросу. — Получил записку от Ягоды. Но что-то подсказывает мне, Леонид Иванович, что не только нефтью вы заинтересовали товарища Сталина.

Я достал из портфеля запечатанный конверт с грифом «Совершенно секретно»:

— Здесь директивы по особому проекту. Касается Дальнего Востока и японской провокации, которая планируется на сентябрь этого года.

Брови Серго удивленно взлетели вверх:

— Японской провокации? В сентябре? Вы уверены? Откуда знаете?

— Именно. Японцы планируют взорвать участок железной дороги и обвинить в этом китайцев. Это станет поводом для оккупации Маньчжурии.

Орджоникидзе медленно вскрыл конверт, бегло просмотрел документы. Его лицо посерьезнело:

— И товарищ Сталин доверяет этой информации?

— Настолько, что готов предпринять превентивные меры. Но самое интересное не это, — я подошел к карте и указал на район к северо-западу от Харбина. — Здесь находится крупнейшее в регионе месторождение нефти — Дацинское. В случае успешной провокации японцы получат контроль над этим стратегическим ресурсом.

Серго присвистнул:

— Вот оно что… И какой план действий?

— Подготовить дипломатическую почву, предупредить китайское правительство, усилить разведку в регионе. А параллельно развернуть ускоренное строительство нефтепровода от Башкирских месторождений. Чтобы даже в случае потери доступа к дальневосточной нефти у нас была альтернатива.

Орджоникидзе задумчиво постукивал пальцами по столу. Через окно в кабинет ворвался прохладный весенний ветер, шевельнул бумаги.

— Хорошо, с нефтью понятно. А что с оборонными проектами? Мне докладывали, что вы работали над каким-то танком… Т-25, кажется?

— Т-30, — поправил я. — Средний танк с дизельным двигателем, торсионной подвеской и наклонной броней. Именно на этом проекте товарищ Сталин просил сосредоточить особое внимание в ближайшие месяцы.

Глаза Серго загорелись профессиональным интересом:

— Дизельный двигатель для танка? Наши конструкторы утверждают, что это невозможно. Мотор получается слишком тяжелый и громоздкий.

— А вот немцы в Казани продвигаются в этом направлении, — заметил я.

— Откуда вам это известно? — резко спросил Орджоникидзе.

— Из докладов Полуэктова. Он курирует наш танковый проект и имеет контакты с казанской группой.

Серго нахмурился:

— И насколько успешно продвигаются немцы?

— Пока медленно. Они упорно цепляются за бензиновые двигатели, считая их более перспективными для танков. Но наш дизель уже на стадии испытаний первого прототипа. Прямо сейчас Коробейщиков и Оскарович испытывают новые методы сварки бронелистов. Величковский завершает работу над спецсталью для корпуса.

Орджоникидзе резко встал из-за стола, прошелся по кабинету, заложив руки за спину. Его невысокая коренастая фигура отбрасывала резкую тень на стену.

— Сроки? — коротко спросил он.

— При должном финансировании и отсутствии бюрократических проволочек — первый действующий прототип через шесть месяцев. Серийное производство можно начать через год.

— Шесть месяцев… — задумчиво протянул Серго, останавливаясь у окна, из которого открывался вид на купола Василия Блаженного. — Ворошилов требует новую технику уже к осенним маневрам.

— Для этого нужно снять все административные барьеры и обеспечить первоочередное выделение ресурсов, — заметил я. — Особенно по спецсталям и оптическим приборам.

Орджоникидзе вернулся к столу, решительно придвинул к себе телефонный аппарат:

— Соедините меня с товарищем Ворошиловым! — скомандовал он, сняв трубку.

После короткого разговора с наркомом обороны Серго повернулся ко мне. Судя по всему, они оба уже получили распоряжения от Сталина. Всячески содействовать мне.

— Ворошилов готов оказать любую помощь. Говорит, ваши уже запланировали испытания на полигоне под Кубинкой. Сегодня же подпишу распоряжения по ресурсам. Что еще нужно для ускорения работ?

— Полная свобода действий для конструкторского бюро и доступ к любым предприятиям Союза для размещения заказов на комплектующие.

— Хорошо, — кивнул Орджоникидзе. — Мандаты на беспрепятственный проход получите сегодня же. Но учтите, Леонид Иванович, вся ответственность теперь на вас. Если через полгода прототип не поедет…

Он не закончил фразу, но и так все было понятно.

— Прототип поедет, товарищ Орджоникидзе, — твердо ответил я. — И не просто поедет, а покажет такие результаты, которых не ожидает никто — ни наши военные, ни немецкие специалисты, ни тем более японцы.

Серго улыбнулся, впервые за всю встречу:

— Верю, Леонид Иванович. Потому и поддерживаю. Документы на финансирование подпишу сегодня же.

Он встал, давая понять, что аудиенция окончена:

— Работайте. И помните — вы теперь не просто директор заводов, а особый консультант Совнаркома. Используйте эти полномочия с умом.

Я кивнул, собирая бумаги в портфель. В голове уже выстраивался план дальнейших действий.

— И кстати, — Орджоникидзе остановил меня у двери, — ваш морозильный агрегат отлично работает. Впервые за много лет продукты в наркомате не портятся.

Я улыбнулся:

— Рад слышать, товарищ Орджоникидзе.

Выйдя из кабинета наркома, я на мгновение остановился в гулком коридоре. Солнечные лучи, пробивающиеся через высокие окна, создавали на потертом паркете причудливый узор.

Впереди предстояла огромная работа. Нужно привести в движение всю мою промышленную империю. Встряхнуть ее за шиворот.

Воплотить в жизнь проекты, обещанные Сталину. При этом не забыть подготовить запасные пути отхода на случай, если ситуация изменится.

Я поправил галстук и направился к выходу.

После встречи с Орджоникидзе я вышел на залитую солнцем Варварку. Возле наркомата дежурил автомобиль с выделенными Ягодой охранниками. Гнездов, долговязый блондин с цепким взглядом, открыл дверцу черного «ЗИСа».

— В заводоуправление? — уточнил он, хотя наверняка уже знал мой распорядок.

— Да, и побыстрее, — кивнул я, забираясь в салон.

Машина тронулась, лавируя между конными повозками и автомобилями.

Москва жила обычной жизнью. В очередях у магазинов толпились женщины с авоськами, рабочие спешили на смену, пионеры с красными галстуками маршировали под барабанную дробь. Мой арест и чудесное освобождение остались незамеченными для большинства москвичей, погруженных в повседневные заботы.

Через полчаса автомобиль въехал в ворота заводоуправления. Массивное здание из красного кирпича, построенное еще в конце прошлого века, выглядело внушительно. Мой кабинет размещался на втором этаже, в угловом помещении с окнами на заводской двор.

Я решил пока не переезжать в предложенный наркоматом новый кабинет. Здесь, среди заводского шума, ближе к производству, работалось лучше. К тому же все налаженные связи и каналы информации замыкались именно на этот центр управления моей промышленной империей.

Когда я поднимался по широкой лестнице, навстречу уже спешил Головачев, нагруженный папками с документами.

Мы зашли с ним ко мне. Я пропустил секретаря вперед.

Мой кабинет в заводоуправлении встретил знакомой обстановкой. Просторное помещение с потолками не менее четырех метров, стены, обшитые темными дубовыми панелями, массивный письменный стол, кожаное кресло и сейф в углу.

Вдоль стен тянулись книжные шкафы с техническими справочниками и подшивками журналов. На стенах карты заводов и схема нефтепромысла. Все дышало деловой атмосферой промышленного центра.