Игры виновных: сезон первый - Р. С. Кириченко

не обнаружилось, это объяснялось тем, что на улице стояла тёплая погода — что днём, что вечером, поэтому пушистая не составляла ему компанию.

К Румине, как бы сильно он ни хотел, было нельзя — строго запретили посещения как минимум на ближайшие семь — десять дней. Каждый день он звонил в регистратуру и пытался добиться того, чтобы увидеть её.

Да, пожалуй, это было единственное, чего он хотел сейчас — хотел больше всего. Подойти, посмотреть на неё, её глаза, взять её тёплую, нежную руку, поцеловать в щёки, в губы. Это было самое нужное и единственное утешение для него. Но ежедневно он получал отказ.

Он также остался и без поддержки Паши. Как ни пытался Саша ему дозвониться, он всегда натыкался на автоответчик, сообщающий ему, что абонент находится вне зоны действия сети. Либо его друг просто сбрасывал трубку. Саша отправил ему сотни сообщений, которые также остались безответными.

Первые три дня он регулярно звонил, писал, пытаясь узнать, как дела у его друга. Конечно, в большей степени Саша хотел удостовериться, что их дружбе не пришёл конец, что Паша его понял и готов помогать, поддерживать, как это было раньше. Но, судя по бесконечному (как казалось Саше) игнорированию, он заставил себя замолчать. На четвёртый день Саша похоронил свою настойчивость, пусть и с трудом, оставив своего друга в покое.

Эти вопросы — единственная тема, на которую он вёл разговор с самим собой: чувствовал ли он при всем этом отчаяние? Чувствовал ли депрессию? Упадок сил? И неважно, было ли рядом зеркало или он смотрел в потолок, Саша продолжал говорить вслух.

На первый он с уверенностью отвечал — нет. Потому что незачем было отчаиваться. В этом уже не было необходимости, всё, что случилось плохого, прошло. Этот вывод он сделал, опираясь на то, что помимо запрета на посещение Румины или загадочной пропажи Паши исчезли сны. Эти проклятые, предшествующие плохому событию сны. Они исчезли, как исчез и чёртов силуэт, дав ему спокойно и крепко спать. Он считал — хотя нет, с уверенностью твердил себе, — что это уже маленькая победа. И скорее всего, победа ценой здоровья Румины и их дружбы с Пашей. Ну и пусть, говорил он себе, зато теперь больше ничего не случится.

Что касается депрессии, то какая, к хренам, депрессия, когда всё уже закончилось. От того, что он даст волю соплям и истязанию своего оптимистичного настроения плетьми из нытья, лучше не станет. Скорее наоборот, а там с таким отношением к жизни и повеситься ведь можно. Нет, никакой депрессии, тем более, ему перестали сниться сны, так что он смирился со всем. Всё, что ему нужно, — жить и ждать, когда объявится Паша и они вместе навестят Румину.

Ну а от третьего вопроса Саша практически постоянно отмахивался, особо не вникая, учитывая, что все три несут почти такую же моральную нагрузку. Может, и был этот упадок сил, но только в то время, когда происходили события, когда он просыпался от собственного крика в отсыревшей от его пота постели. А сейчас? Сейчас он… свободен? Да! Он свободен, это самое подходящее слово для описания его состояния на данный момент. Свободен от всего, от шуток и постоянной опеки Паши, любви Румины (не конкретно любви к ней, а из-за того, что наложенный запрет врача не даёт ему увидеть её) и, самое главное, от снов. Нет-нет! Сил, кажется, у него, наоборот, прибавилось!

Но почему такие мысли по поводу его друга и возлюбленной? Он не понимает и не особо парится на этот счёт. Всё разрешилось ведь, правда?

Это последний вопрос, которым Саша озадачивал себя и, с опаской улыбаясь, словно боялся, что кто-то, заприметив эту улыбку, предпримет всё, чтобы она исчезла с его лица, — продолжал заниматься своими делами.

2

Утро шестого дня молчания было великолепным, невероятно солнечным. На небе не было ни облачка (ну и большим плюсом было то, что он снова выспался). Взбодрив себя лёгкой пробежкой в пределах нескольких кварталов, вернувшись домой и приняв душ, он решился наконец-таки приготовить себе нормальный завтрак, который состоял из еды, а не из дешёвых сладостей.

Сегодня в очередной раз, но уже с полной верой в то, что звонок в больницу окажется успешным, он набрал номер.

И был прав.

В полдень он мог навестить свою любимую девушку. Машинально следующим звонком был звонок его другу. Он хотел поделиться этой счастливой новостью, но абонент был снова недоступен. Как ни странно, Саша не расстроился. Утешил себя тем, что Паша всё-таки в глубокой депрессии. Для себя он решил, что эсэмэс, в котором он написал своему лучшему другу время и место встречи, где будет ожидать, будет последним.

* * *

Полдень. Мост. Тишина.

Изредка лишь проезжали навстречу друг другу машины, где-то виднелись группы молодых людей, активно ищущих, в какой бы переулок заскочить, чтобы скрыться от начинающего моросить дождя. В будний день в этом месте было практически безлюдно даже в солнечную погоду, так как в округе нет ни баров, ни учебных заведений, ни бизнес-центров.

Только один молодой человек не сходил с моста и не пытался укрыться от маленьких капель, падающих из серой тучи. Держа в руках небольшой букет цветов, облокотившись на бетонный невысокий бортик, он смотрел вниз. Туда, где текла, широко раскинувшись, река. Он манила не только своей широтой, но и тёмно-синим оттенком, который говорил о том, что вода настолько холодна, что даже самым горячим летом не стоит в неё окунаться.

Саша пристально смотрел вниз, и у иногда проезжающих мимо водителей могло создаться впечатление, что парень хочет прыгнуть вниз (и даже если бы это было правдой, всё равно никто не останавливался).

Конечно, это было не так. Саша стоял и мирно улыбался, он знал, что всё уже в порядке, каким-то внутренним чувством он осознавал, что сейчас подъедет его друг, и они вместе поедут к Румине. Он ещё раз достал свой телефон, чтобы проверить, был ли звонок от Паши или, может быть, эсэмэс, оповещения о которых он мог и не услышать. Но он только посмотрел на время.

Пора выдвигаться.

3

Забраковав все те оправдывающие домыслы, касающиеся поведения его друга, Саша медленно двинулся в сторону остановки. Не желая больше забивать голову мучающими вопросами, он встряхнулся, как птенец, и приободрился, представив, как снова целует Румину.

Сзади послышался гул. Знакомый гул, который заставил Сашу с радостью повернуть голову, чтобы увидеть уже знакомую