Дважды кажется окажется - Елена Николаевна Рыкова

глаза. – Из-за колдовства, что совершила над ней та древесная ведьма в Крыму?

– Она не ведьма, мам, она Майкина мама.

– Они хотят ставить над ней какие-то опыты? Из-за того, что она была деревом? Но откуда они узнали? Это КГБ, да? Я боялась чего-то подобного…

В окно постучали. Тима повернул щеколду. Влетел Столас – обычной совой (умница, сообразил, чтобы не шокировать гостей) и с рюкзаком в лапах.

– Ну наконец-то! Где тебя носило? Слежки не было?

Столас повертел глазами, что означало: не могу ответить, притворяюсь обыкновенной птицей. Соловей достал из рюкзака телефон и чайник.

– Всё почти так, как вы думаете, но совсем не так. Я Тима. Тима Соловей. А это Столас, мой давний друг.

Соня оторвалась от маминого бока и присела на корточки перед ворокотом.

– Наконец-то я узнала ваше имя, – сказала она.

5

Народ со стадиона выпускали порциями. Выходили очень медленно, несмотря на то что дождь так и не закончился. Конная милиция не давала спуститься в метро, выстроилась в линейку, пришлось брести до соседней станции. Марта задубела так, что уже не чувствовала ни рук, ни ног. У Тинки давно смылась вся тоналка, посинели прыщи на лбу.

Сёстры Мишаевы им и верили, и не верили. Но факт есть факт: Соня исчезла с концерта вместе с мамой, а они этого даже не заметили.

– Так, и что делать, девули? – спросила Лизка. Ей явно хотелось поговорить про концерт, обсудить наряды, песни и четырёх накачанных парней в чёрном на подтанцовках, но случившееся с Гамаюновыми не давало ей болтать о такой чепухе. Смыло всё впечатление. Она шла расстроенная и растерянная.

Марта тоже была растеряна. Похитил или спас? Ночной город смотрел на них пустыми окнами.

– Этот одноглазый, он точно не злой? – по Тинкиному тону было слышно, что она понимает, как глупо звучит её вопрос.

– Точно, – ответила Рыжая. – Я такие вещи чувствую.

Марта подумала про Ахвала и про то, что успела рассказать ей Соня, но промолчала. Старика они тоже не считали злым и верили, что он им помогает. А Соня сказала, он поработил Цабрана, заставляет подчиняться. Неужели правда?

– Давайте завтра в Битце всё обсудим после уроков и тренировки, – предложила она. – Сейчас что-то совсем голова не соображает.

Они шаркали вместе с толпой. Люди вокруг были возбуждены. Девушки впереди обсуждали красавцев танцоров, и Мишаева-младшая прислушивалась к их разговору.

– Хорошо, что она вместе с мамой, – сказала Тина. – Ох уж эта Гамаюнова, опять приключения на нашу голову.

– Ну, сложно сказать, что на нашу, – парировала Майка. – Что они хотели, интересно? Эти, с синюшным предводителем.

– Может, он замёрз просто?

– Не, говорю тебе, у него лицо было синее. Естественный такой цвет кожи!

Тинка смотрела с сомнением.

– То есть то, что Соньку с мамой унёс со стадиона крылатый мужик, тебя не смущает, а синяя кожа чувака, пытавшегося их схватить, – это любопытно, да?

Они вошли в метро. Длинные эскалаторы тянули вниз фанатов, особо стойкие горланили песни. Звуки гулко стукались о полукруглый потолок.

– Вы родителям говорить будете?

Марта задумалась. Со дня её возвращения из лагеря что-то надломилось в её отношениях с бабушкой, и представить, что она рассказывает ей о крылатом мужике, было трудно.

– Если только как-то подпричесав историю. – Тинка устало плюхнулась на деревянную скамейку. Зря – в тоннеле уже гудел поезд.

– Может, сообщить надо куда? – неуверенно спросила Лиза.

– Ты что, сдурела? Эти пиджаки, они ж явно из органов были. И потом, что мы сообщим?

– Ну, о похищении.

– Подожди, – сказала Майка. – Может, они найдутся ещё. Может, он их домой понёс. Давайте все вопросы до завтра оставим.

Перед ними остановился сине-серый вагон со стрелками на дверях, похожими на заглавную букву «Х», страдающую рахитом. Марта вошла внутрь и уселась на мягкое коричневое сиденье, почувствовав, как оно выпускает под ней воздух.

– Май, может, ты своей маме хотя бы расскажешь? Вдруг она этого Соловья знает?

– Да откуда? – Рыжая перекрикивала звук поезда.

Мишаевы смотрели одобрительно. Логика Марты им была понятна: Майкина мама Вера – скогсра, дух леса, красивая женщина с дуплом на спине и изящным коровьим хвостом. Одноглазый с крыльями и клювом вполне мог оказаться из той же сказочной категории.

– Вы думаете, мы всех… фриков знаем? – догадалась Майка. – Да мы живём коммуной скогср и с людьми-то толком не общаемся!

Мишаевы не моргали.

– Я исключение! – Рыжая нависла над ними, уцепившись за верхний поручень, – она старалась лишний раз не садиться: её лисий хвост недавно прорезался и болел.

– Ну он же птица! А птицы живут в лесах, – сказала Тинка.

– А также в полях, городах, садах и парках.

– Ладно, – сдалась Майя. – Я спрошу. Только её сейчас дома нет: как осень началась, она ушла в лес.

6

– Подождите. – Полина непонимающе уставилась на них. – Вы хотите сказать, что весь сыр-бор – из-за каких-то снов?

– Не из-за каких-то, а э-ге-гей каких важных. – Пятнадцать минут знакомства, и Столас не выдержал, встряхнулся, выдал свою кошачью морду. – Телевизоры – единственные, кто переходит на ту сторону, не нарушая равновесия. Они приносят сюда тёмную материю. Да и вообще – много всяких поручений выполняют. А сейчас это всё сломалось.

– Ты мне ничего не говорила, – Полина обратилась к дочери.

– Ну как не говорила, мам? – Был уже почти час ночи, глаза слипались, Соня высохла, согрелась и уже почти ничего не соображала. – В больнице я тебе рассказывала, помнишь? И в поезде.

– А, – Полина смутилась. – Я думала, что это…

– Просто сны, – закончил за неё Соловей. Он всё это время стоял в углу, скрестив руки. – И вас сложно в этом винить. Ребёнок такое пережил, конечно, ему будет сниться что-то, что-то беспокоить…

– Ну хорошо. – Полина осторожно переложила голову засыпающей Сони себе на колени. Покрутила затёкшую руку. – Ну положим, она осталась одна. Вы говорите, там какие-то резервуары с этой… тёмной материей. Как Соня в одиночку им такое количество натаскает? Что они с ней сделали бы, если б поймали? Если поймают?

Столас, за неимением полок, ходил туда-сюда по полу. Он развёл крылья, как бы пожимая несуществующими плечами, и Полина улыбнулась.

– Мы не знаем. В том-то и дело. Но сочувствия ни к ней, ни к вам они бы не испытывали.

– И вы, значит, спасли нас только поэтому? Из сочувствия?

Столас откашлялся. Получилось нечто среднее между мяуканьем и карканьем.

– Понимаете, Полина, – начал он тоном институтского профессора, – так бывает всегда: телевизоры перестают видеть сны перед большими потрясениями. Примета такая: это как ласточки летают низко перед дождём.

Соловей изогнул бровь над выколотым глазом, но промолчал.

– Летом в Крыму подруга вашей дочери с братом