Тверской баскак. Том Шестой - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

Да, Бо’ян из волжских булгар! Есть у меня и такие экзотические экземпляры. Пришел он в Тверь лет десять назад и нанялся в бригаду Ваньки Соболя. На коне парень сидел так, словно родился кентавром, науку военную впитывал на ходу и путь от стрелка до сотника прошел быстро. Дальше дорогу ему закрыл единственный, но жирный минус в его характере — горячность и крайняя склонность к эмоциональным и авантюрным поступкам. По этой же причине я долго сомневался давать ему полк или нет, но Ванька Соболь так любил этого булгарина за лихость и отчаянную смелость, что поручился за него. Теперь вот он раздражает меня посторонними звуками и не дает сосредоточиться.

С каждой минутой я нервничаю все больше и больше. Ворота по-прежнему закрыты, а приближающийся с каждой минутой рассвет грозит раскрыть киевлянам весь мой коварный замысел.

Пять сотен конницы не спрячешь в одночасье, да и вся затея пойдет коту под хвост.

«Что тогда делать⁈ — Пытаюсь сходу перестроиться. — Штурмовать мать городов русских? Чтобы потом мое имя полоскали в ряду еще одного разорителя Киева!..»

Вот этого мне совсем не хочется. Деревянные стены киевского кремля не представляют серьезного препятствия, но их бомбардировка неминуемо приведет к пожару и на Подоле (низинная часть исторического центра города), что в условиях штурма грозит полным уничтожением города. Именно эту мысль я и пытался донести до боярина Ярима Истомича в своих посланиях, убеждая его, что, открыв ворота, он станет не предателем, а спасителем родного города.

«Очень надеюсь, что мне это удалось!» — Бормочу про себя, не спуская глаз с городских ворот.

Восток уже начал сереть, а значит, в слободах скоро начнется утренняя суета. Нынче встают рано, еще засветло, дабы застать максимум дневного времени.

Все эти мысли терзают мне мозг, но тут вдруг из темноты появился посыльный от разведки.

— Господин консул, — запыхавшись с бега, он тяжело перевел дыхание, — полковник Стылый передает, что ворота открыты и взяты под охрану! Передовой дозор уже в городе!

«Твою ж мать! — Выругавшись, вцепляюсь взглядом в далекие створки ворот. Они по-прежнему кажутся закрытыми, но я уже понимаю свою ошибку. — Чтобы просочиться десятку бойцов, распахивать их настежь не надо, достаточно и щели!»

Повернувшись к булгарину, нахожу его горящие глаза.

— Ну что, пришло твое время, Бо’ян! Тока смотри, еще раз говорю, народ киевский без нужды не трогать и дома не зорить!

— Есть, господин консул! — На выдохе отвечает булгарин, взлетая в седло. — Сделаем в лучшем виде, не изволь беспокоиться!

Провожая его взглядом, качаю головой.

«Это-то как раз и беспокоит!»

Не успевает полковник растаять в темноте, как ночь тут же наполняется топотом копыт. От березовой рощи за моей спиной и распадка, что ближе к Днепру, появляются всадники и, стремительно набирая ход, несутся к городу.

У первых же построек конная лава делится на отдельные сотни и захлестывает улицы Подола пятью грозными потоками.

Показавшиеся было на шум киевляне тут же шарахаются обратно, но конница не обращает на них внимания и рвется вверх по склону к кремлю и Верхнему городу.

— Ну что ж, — обращаюсь к Калиде, — кажется, и нам пора!

Не дожидаясь ответа, трогаю кобылу и бодрой рысцой правлю к городу. Калида с полусотней конных стрелков следует за мной.

Свежеубранные поля сменяются белеными хатами, и чем ближе мы подъезжаем к Вышгороду, тем ряды домов становятся все плотнее и плотнее. Дальше беленая глина стен и солома на крышах уступает место полноценным бревнам, и почти сразу же открывается вид на распахнутые настежь ворота Вышгорода.

Их темное нутро встречает подозрительной тишиной, и Калида с передовым десятком тут же выезжает вперед. Я не возражаю, и здравомысляще придерживаю кобылу.

«Ничто так не повышает осторожность и рассудительность, как хороший удар копьем в живот!» — Издевательски насмехаюсь над самим собой. После последнего ранения мой боевой запал, действительно, изрядно поугас.

Впереди петляет кривая улица, слева и справа высятся глухие заборы, за которыми темнота и настороженная тишина. Отовсюду веет угрюмой враждебностью, но людей на улицах почти не видно. Мой приказ не трогать горожан, не поджигать и не зорить дома сработал на все сто. Попрятавшиеся по норам киевляне предпочли затаиться и не лезть наперед, раз их не трогают. Весь город замер, как осиный улей: только тронь — и разгневанный рой вырвется на улицы. Бездумно, с отчаянным самопожертвованием встанет каждый мужик за свой дом и семью, но пока ворвавшийся смерч не касается его хаты, он будет до последнего сидеть и ждать — авось пронесет!

Смотрю на пустые улицы и понемногу успокаиваюсь. Все-таки на душе было тревожно. Ведь если бы расчет на внезапность и «хатоскрайность» киевлян не сработал, то сейчас у меня перед глазами была бы совсем другая картина. Заваленные трупами улицы, горящие дома и висящий в воздухе отчаянный женский вой. Все это я уже видел при штурме городов Польши, Богемии и Германии, и меньше всего мне хотелось бы устроить подобное в Киеве.

Лошади проносятся по пустой улице, и мы вылетаем на площадь перед кремлем. Здесь уже шумно и прямо скажем тесновато. Небольшое пространство все забито нашей конницей, столпившейся у закрытых ворот кремля. Где-то там впереди, судя по крикам, идут переговоры, а большинство попросту скучающе сидит в седлах.

Понимаю, что это обратный эффект примененной тактики. Конные отряды промчались через спящий город, не встречая сопротивления, и первые же закрытые ворота заставили всех скопиться на площади.

Действительно, а что делать⁈ Разворачивать штурм, как учили? С баллистами, громобоями и прочим…? Такого приказа не было. Лезть без прикрытия на стены тоже неохота, вот и базарят с теми, кто внутри, надеясь договориться без боя.

«Твою ж мать! — Испуганно верчу головой вокруг. — Эта площадь больше всего похожа на капкан! Если сейчас начнут палить со стен, то наложат тут трупов немало!»

Подавив собственную нервозность, кричу Калиде:

— Давай живо убирай бойцов с площади! Пусть отходят за ближайшие дома и спешиваются!

Калида отреагировал мгновенно, и его гонцы тут же потекли сквозь толпу в поисках сотников и десятников. Через пару томительных минут обратное движение все-таки началось.

Смотрю, как стрелки откатываются назад, занимая улицы и дворы ближайших домов, а сам двигаюсь в противоположном направлении. У самых ворот стоит группа всадников и на повышенных тонах ведет переговоры с кем-то скрывающимся за зубцами башни.

—