Сойкина Ворона (СИ) - Галина Валентиновна Чередий

и труд ежедневный, сынок. И кто знает еще, когда результат ты увидишь. Вот, как мать твоя и ради девочки этой — и так несчастной — я тебе посоветую: отступись.

— Что?! Это еще почему?

— Потому, что молодой ты у меня еще, чтобы день за днем душу раненую лечить и отогревать. Тяжко это, Миша, обидно от недоверия долгого бывает очень, а тебя вдруг опять погулять на свободу потянет. Право имеешь, вот только если Женю ты эту пригреешь, а потом оставишь — девочку совсем доломаешь. Много других ведь вокруг, сынок, и красивых, и без такого груза на душе. Подумай, Миша, крепко подумай. Еще ведь не поздно остановиться?

— Это как сказать, — пробормотал я. — Приехали мы уже, мам.

Смотря для кого не поздно. Лично я в себе ни желания такого, ни сил на подобное не ощущаю. Это что, выходит — эгоист я конченный?

Сказать, что рыночная и магазинная толкотня помогла мне отвлечься — не-а. То и дело ловил себя на том, что маме помогаю, но и сам гребусь то фруктами, то конфетами, то колбасой, а в башке само собой всплывает «это нам с Женькой».

Ведро краски водоэмульсионки купил, а колер для нее выбирал и опять в мозгах по кругу «ей оранжевый понравится? А лавандовый?»

— Миша, ты у меня уже взрослый совсем, — начала мама, когда припарковался уже во дворе родительского дома.

— Ну типа да, — хохотнул я. — Скоро двадцать шесть годиков.

— Вот и подумай обо всем, что сказала, по-взрослому, не отмахивайся легкомысленно. Авось, найдется другой, кто Женечку эту, набедовавшуюся, отогреть сможет.

Другой? Какой, к еб*еням, другой?

— Мам… — стиснув руль, начал я, впервые в жизни готовый сказать ей прямо, что в наше с Женькой вторжения не допущу.

— Погоди, я не закончила, Миша. Ты это… если все же решение примешь какое, то на сам праздник девушку одну не бросай. Ко мне и первого забежать можешь, не страшно, да и не буду я одна.

— Ну вот, так и знал, что ты только и мечтаешь от меня избавиться, — подмигнул, мигом выдохнув с облегчением ком подкатившего раздражения и едва увернулся от нового подзатыльника.

Мамины покупки наверх оттарабанил, разложить помог, покорно, но очень торопливо слопал суп и второе и, расцеловавшись, помчался… домой.6c94cf

На елочный базар наткнулся прямо на перекрестке и обзавелся почти двухметровой пахучей красавицей, пусть и сосной.

Лицо открывшей дверь Вороновой показалось бледнее обычного, но встрепенувшуюся тревогу притушило появление из моей комнаты Сашка. Походу, все нормально у нас, и почудилось просто.

Не почудилось. Едва я сгрузил все пакеты на пол, чтобы дух перевести и начать разбирать покупки, хлопнула дверь за торопливо свалившим Саньком, вошла Воронова, да так и застыла, уставившись на успевшую вывалиться и выкатиться всякую всячину, которой разжился. И лицо ее стремительно становилось все бледнее и бледнее, а глазищи распахнулись и потемнели, взгляд остановился.

Я окликнул ее раз, другой, сначала удивляясь молчанию, а потом и обосрался не на шутку, когда моя Льдина взмахнула руками и вдруг начала падать. Еле успел подхватить.

— Сука-сука-сука! — шипел сквозь зубы, бегом относя Женьку в свою комнату и укладывая на диван. — Жень-Жень, родная, что с тобой?

Ответа не было, она лежала передо мной бледная до зелени, вся какая-то прозрачно-тонкая, недвижимая прямо как… и неживая вовсе.

Мысль мелькнула эта, и меня аж тряхнуло, даже зубами лязгнул, потому что и сердце и желудок с шарами будто в тисках сжало нещадно.

Не видишь себя дальше без человека, да, мам? Ну судя по всему этот трындец со мной сейчас и происходит. Ведь не приведи Бог, если она… если с ней…

Женька слабо пошевелилась и я очнулся от ступора, начиная материть себя за то, что торчу столбом, а не действую.

— Тихо, Жень, лежи, я сейчас в Скорую позвоню.

— Не надо Скорую… — слабым голосом ответила Льдина и приоткрыла глаза свои синие-синие. — Просто… голова закружилась…

— Да как же, не надо! — возмутился я. — Что, все люди в обмороки на ровном месте хлопаются, когда просто голова закружится?

— Я серьезно, Сойкин. Не надо. — Повторила она уже твердо и с нажимом. Ага, обычная Льдина стремительно возвращается. — Я просто поесть забыла.

— Ну, бля, чудесно! — бомбануло меня. — Пять вечера, а ты не ела еще ни черта? Жень, че за нахер? Вот, взрослая же ты женщина, и человек хороший, но че балда-то такая?

— Это я-то человек хороший? — Женька резко села, будто ее мои слова ужалили. — Я? Да что ты знаешь обо мне, чтобы называть хорошим человеком? Что ты знаешь о том, что я сделала?!

Хер его знает как и почему, но, видимо, мои ляпнутые от фонаря слова зацепили ее за живое и прям не по-детски. Но мне ведь тоже сейчас не до шуток, и назад сдавать я не собираюсь.

— Ну так, возьми и расскажи, чтобы уже знал.

— Да с какой такой стати?

— Чтобы непоняток в будущем избегать, — привел первый пришедший на ум довод. — Что же ты такого сделала, чтобы потерять право называться хорошим человеком?

— Да плевала я, понимаешь ты меня или нет, — огрызнулась Ворона и вскочила с моего дивана. Ее тут же шатнуло, и пришлось обнять, чтобы не рухнула.

Она рыпнулась, попытавшись оттолкнуть, но как-то неубедительно, сразу затихла, и мы так и пошли до кухни. Воронова, не спрашивая, влезла в мой холодильник и, достав остатки шампусика, приложилась прямо с горла, прежде чем я успел отнять.

— Эй, тормози! — выхватил я бутылку, но Льдина уже сделала несколько больших глотков. — Куда на пустой желудок!

Усадил, быстренько нарубал колбасы, хлеба и сыра из пакетов, поставил перед ней. Вино налил в бокал, поставил рядом с тарелкой, сам сел напротив, терпеливо наблюдая, как Женька ест и пьет, и давая понять, что намерен-таки дождаться от нее ответа на свой вопрос.

— Еще есть? — спросила она, не глядя мне в глаза, опустошив бокал.

— Хорош тебе пока.

Женька молчала минуты три, глядя в тарелку и то и дело кривила рот, но наконец вскинула глаза и уставилась в мои с пугающей жесткостью.

— Я убила собственную младшую сестру, Сойкин. Довела до самоубийства. Просто потому, что захотела. Как тебе такое, а?

Не знаю какой реакции она ожидала, но я только сухо кивнул и велел:

— Подробности давай!

Глава 20

Сойка

— Какие тебе еще, к чертям, подробности? — мигом ощетинилась Воронова. — Факт есть факт. Я — завистливая и бессердечная дрянь, которая виновна в смерти близкого человека.

— Один и тот же факт может сыграть совсем по-разному. Смотря что к этому факту