Сойкина Ворона (СИ) - Галина Валентиновна Чередий

Михаила в одну из запертых пустующих комнат, где хранилась всякая всячина и инструменты в том числе.

— Ух ты, люстра тут, смотри, какая раритетная! — восхитился мужчина, входя за мной и вертя головой. — О и диван вполне себе приличный. Как это там называют? Винтаж, во!

Соседи, съезжая отсюда, действительно оставили много старья.

— Если тут по комнатам пошарить, то много чего найти можно, — пробормотала, указав ему на деревянный ящик с ручкой, из которого торчали молотки и пилы.

— Жень, ты чего? — слегка пихнул меня плечом Михаил, прежде чем взять необходимое. — Расстроилась из-за двери? Фигня делов, сейчас все исправлю, обратно навешу, петли поправлю, изнутри запремся. Замок с утра новый врежу, а то и старый починю, выбоины зашпаклюю, покрасим — и супер все будет, лучше прежнего.

— А толку? Ты с утра починишь, а они ночью придут и снова разломают или подожгут. Их даже видео-съемка не отпугнула и табличка об охране.

Что-то я в себя прямо сейчас не ощущаю достаточного количества моральных сил для противостояния подобным осадно-коварным выпадам. Черт возьми, мой дом, мой мир, был до сих пор зоной уединения и безопасности, отчуждения от всего вокруг. А теперь вот это все, да еще и Сойкин, которого настолько много.

— А это, Воронова, уже совсем другая часть работы. Поутру я таки позвоню нашему руководству и теперь, имея доказательную базу, сообщу, что да как.

Михаил взял ящик и вернулся к двери, а я прихватила веник и совок и собралась смести щепки, но Сойкин выхватил инструменты у меня и ткнул пальцем в сторону двери в мою комнату.

— Топай носки с тапками на сухие смени. И теплое что-то накинь, через дверь же сифонит — пипец, — приказным тоном велел он, а я взяла и подчинилась.

— Думаешь, они засветились на записи? — спросила, вернувшись.

— По крайней мере, тот, кто дымовуху ставил, должен был. — ответил Сойка, не отрываясь от возни с дверными петлями. — Жень, можешь прижать чуток? Ага, вот так, спасибо.

— А если нет? — Сойкин, стоя на коленях на полу, застучал молотком, а я же смотрела на то, как он двигается. Четко, сосредоточенно, без малейшего намека на суету или раздражение. Будто и не было ни нашего недавнего разговора, ни погони за отморозками только что.

— Если нет, то сам факт данного происшествия уже причина для вмешательства и проявления интереса к личностям, вероятно к ним причастным и получающим выгоду в итоге. Короче, это мелкое ЧП не повод падать духом, Жень, и лапки поднимать, и сдаваться. Все, отпускай!

— Сомневаюсь, что для тебя в принципе существуют эти поводы, Сойкин. — отступила на шаг, пока он несколько раз открыл-закрыл дверь, проверяя качество своей работы и только потом глянул на меня и подмигнул, расплывшись в извечной улыбке.

— Во! Наконец-то ты начинаешь видеть мои неоспоримые достоинства помимо того единственного, которое, смею надеяться, произвело на тебя неизгладимое впечатление. Что ты так смотришь? Я о том, что считаю тебя самой охрененной женщиной в мире, равных которой нет, а ты о чем подумала?

Это… ну какой-то уже перебор для меня сейчас. После всего, после этого разговора безумного, что и случиться не должен был, где Сойкин взял и вывернул мое привычное совсем другим боком, после нападения этого дебильного, он просто взял и стал собой — тем самым Сойкой, которому море по колено, любой день солнечный, и во всех и всем, похоже, способным рассмотреть хорошее и ткнуть в это объект его внимания даже принудительно.

— Как? Как?! Как ты умудряешься быть таким все время? — не выдержав, спросила впрямую. — Откуда силы на поддержание вот этого облика вечного оптимиста и своего рубахи-парня, а? У тебя ничего никогда не болит? Ничего не огорчает? Тебе не встречаются действительно хреновые люди? Не случаются неудачи?

Улыбка Миши погасла, и он посмотрел мне в лицо совершенно серьезно и с каким-то таким пугающим именно меня вниманием… как если бы ему реально, без всяких шуток важны и ответы на мои вопросы, и я сама.

— Вот уж фиг знает, Жень. Вопрос твой я, конечно, понимаю, но ответа не имею. Нет у меня никакого облика, так что какие уж усилия, а? — он пожал плечами, а я почувствовала себя… обезоруженный что ли. Я хочу на него злиться, но не выходит, хочу рассмотреть что-то под маской, но ни черта не вижу ее саму. — Болит и огорчает, и что, ныть начинать? А люди и неудачи… так я же по земле хожу, поэтому хватает, но с хера ли я должен позволять им загружать себя не по делу? Человек-говно попался — дел с ним не имею по возможности. Неудача приключается, делаю выводы и пытаюсь исправить или другое решение проблемы найти. Тебя это во мне раздражает?

Раздражает? По-честному, меня в нем хоть что-то когда-то раздражало? Нет. Он меня выводил из равновесия, лишал внутреннего покоя, возбуждал, вынуждал слушать себя и невольно отслеживать постоянно, даже бесил, как совсем недавно на кухне.

— Мне офигеть как хватило разговоров на сегодня, — потрясла я головой, разумом понимая — надо прекращать эту нашу болтологию, но язык временно не подчинялся его управлению. — Просто… Дело не в том, что меня раздражает в тебе. Я действительно не понимаю, как ты можешь быть таким. Ты же в какое помещение ни зайдешь — и народ там улыбаться, а то и ржать начинает. Такое чувство, что в тебе нет вообще темных пятен. Что все у тебя супер по жизни, трудностей не видишь, и ты уверен, что так и у всех быть должно. Ты какой-то транслятор позитива! Как это, блин, работает?

— Ну не утрируй уж, Жень, — Сойкин положил молоток и взялся за отвертку, начав ковыряться в замке. — Не хочу я сейчас рассуждать о том, почему у тебя создалось такое впечатление о моем воздействии на окружающих. Давай о трудностях. Я испытывал пипец какие затруднения с тем, чтобы привлечь к себе твое внимание достаточно долгое время. И я на полном серьезе не понимаю почему в твоей жизни не может стать все супер, даже учитывая все обстоятельства прошлого.

— Каким образом, Миша? Даже если, как ты говорил, в том, что произошло виновата не я одна, то что это меняет? Осознание собственной вины это не что-то, что можно поносить некоторое время, как проклятые вериги, а потом снять за ненадобностью, когда самому или окружающим покажется, что достаточно. Невозможно получить какую-нибудь гребаную справку об освобождении в связи с отбытием срока наказания от своей совести, понимаешь?

— И что, ты собираешься таскать