Сойкина Ворона (СИ) - Галина Валентиновна Чередий

запнулась, вздохнула и ответила честно. — Да. Вдруг мы начнем ссориться из-за этого? Я начну срываться.

Воронова вздрогнула, напоминая, что так-то не май месяц, а в комнатах тут повсюду сквозняки, и я вскочил, поднимая и ее на ноги, и стал натягивать первую попавшуюся под руку футболку, мою, как оказалось.

— Слушай, Жень, у меня тоже ни черта нет опыта вот такого совместного сосуществования с девушкой, так что не вижу проблемы в том, что мы можем иногда и раздражаться притираясь. Можно, в конце концов, придумать какое-нибудь правило, чтобы это случалось реже. Типа, если ты развернулась и ушла в свою комнату, то я тебя слегка достал, и значит нужно побыть одной. А я пойму и не стану соваться, пока сама не выйдешь.

— А ты если в свою, то я не стану лезть к тебе? — она послушно подняла ногу, когда я взялся натягивать на нее обратно лосины, забыв о трусах. Конечно, совершенно случайно. Как и, естественно, случайно чмокнул в лобок. Я что, виноват, что губы притянуло? Гравитация, непреодолимые силы природы. — Эй!

— Нет. Мне пока сложно представить себе ситуацию, даже конфликтную, после которой я бы не захотел, чтобы ты сама лезла ко мне. Но если она вдруг приключится, обещаю тебе прямо сообщить об этом. Что-то еще тебя беспокоит?

Закончив с одеванием Вороновой, я стал натягивать одежду и на себя, поглядывая на Женьку, опять медлящую и над чем-то явно раздумывающую.

— Блин, Жень, ну говори ты! — не выдержал уже, потянув ее на кухню.

— Как насчет измен?

— Чего?! — опешил я.

— Я вряд ли способна буду закрывать на это глаза, Миша, — тихо ответила Льдина и поправилась уже гораздо тверже. — Совершенно точно не смогу и не буду.

— Ты мною не делишься, я тобой — тем более. Решили? — с готовностью предложил я, и Женька кивнула, а ее плечи расслабились. — Как насчет жареного картофана с колбасой, пока я елку ставлю?

— Запросто, — согласилась Воронова и снова покосилась.

— Что, Жень?

— Ты правда никогда не жил вместе с девушкой?

— Не-а. Клянусь! У меня вообще раньше девушек не было.

— В смысле?

— Эй, ты же не подумала ничего эдакого, нет? Это моя мама сказала мне сегодня, что, оказывается я никого и никогда не представлял как «моя девушка», а вовсе не потому, что… Так, стоп! — тормознул я сам себя. Дебил совсем что ли? Еще бы начал весь свой послужной список ей озвучивать.

— Миш, спокойно, я отдаю себе отчет, что мы оба не девственники. С этим нет проблем.

— Да?

— Да, Сойкин. Никакой ревности к прошлому. — Вот! Вот, о чем я говорю, разве эта девушка может быть реальной, а?

Такая красивая, что просто смотрю и дурею, секс с ней на отвал башки, еще и это.

— Но и никаких поблажек в настоящем. Вряд ли я умею давать второй шанс, понимаешь?

Ладно. Не все так радужно. Но я ведь пока не ощущаю в себе потребности оказаться нуждающимся в этом самом втором шансе. Что странно. Партнерша, начавшая ставить условия, для меня всегда равнялась бывшей партнерше. Ага, видимо, в этом и заключается разница между понятиями «моя девушка» и «девушка, с которой у тебя что-то было». Прикольно.

— Понимаю, Жень. Я по жизни не склонен лгать. У нас все по-честному будет. Жизнь есть жизнь, и мало ли как там пойдет. Но обещаю, я никогда не унижу тебя какими-то шашнями за спиной. Если что-то и изменится между нами — ты узнаешь это от меня и первой, а не когда-то потом и от других людей. В ответ жду того же.

Женька смотрела мне в глаза очень пристально, словно желая проникнуть в разум, и, очень надеюсь, находила то, что необходимо для рождения нашего доверия. А потом протянула мне руку, и… я чуть не скончался во всех смыслах на месте. Потому что она улыбнулась. Едва-едва, скорее уж наметив движением губ, но это было о**ительно. Я знал, знал!

Глава 23

Ворона

Возвращаться обратно в жизнь, оказывается, так легко, хоть и страшно до того, что меня то и дело могло столбняком к месту примораживать. Вот только с Сойкой у этих столбняков не было ни единого шанса на раскачать панические мысли и распахнуть двери в болезненные глубины. Это не человек, а какой-то ходячий фейерверк, взрывная смесь из постоянного движняка, пошлых приставаний вперемешку с нежностями почти на грани восхищенного сюсюканья, улыбок, на которые не откликнуться невозможно, и оптимизма, в исполнении Михаила, настолько настоящего, искреннего, что он срабатывал как прямая внутривенная инъекция в мое сознание, причем зачастую струйная. Абсолютно невозможно было от Сойки, что называется, глаз отвести, не тогда, когда я сама постоянно ощущала себя центром его внимания, чем бы он в эту секунду не занимался.

Спать мы легли, а уж точнее сказать — вырубились где-то в районе шести утра. По крайней мере, за окном уже стало обозначиваться нечто вроде первых признаков рассвета. Ставить елку в облезлый угол с трещинами в штукатурке Михаил отказался наотрез.

— Да посмотри, тут зашпаклевать все — полчаса делов, а только чуток прихватится, пройдемся водоэмульсионкой, и будет красота же! — заявил он с такой незамутненной убежденностью, что я возражать не стала. Это же Сойка и его вечное «все будет хорошо и запросто, потому что по-другому и быть не может».

В итоге ремонт угла для елки обернулся тем, что окрашенной в мягкий желто-оранжевый цвет оказалась вся кухня, отчего даже при искусственном освещении помещение чудилось наполненным солнечным светом. В процессе Миша выволок на лестничную площадку четыре старые, брошенные при переезде соседями плиты, благо газовики давно заглушили и даже срезали лишние трубы. От моей помощи в перемещении тяжеленных железных бандур Сойкин отказался крайне категорично и волок их с душераздирающим скрипом. Но местным полам хуже, чем есть, сделать вряд ли возможно, а способных пожаловаться на шум в половине первого ночи соседей у нас, к счастью, не было.

Зато мне Миша вручил валик, доверив покраску стен, после того как сам уже разобрался с потолком и выглядел к тому моменту весьма живописно, обляпанный краской. Но на стенах, плитах и потолке его бешеная энергия не иссякла. Решив, что нет предела совершенству, он снял ту самую приглянувшуюся ему люстру в пустующей комнате и повесил ее на кухне. А после того, как мы отмыли пол, последовал новый раунд скрипа и скрежета и сюда же переехал диван, круглый стол из его комнаты, и на свои места по углам и у окна вернулись колонки и музыкальный центр,