Сойкина Ворона (СИ) - Галина Валентиновна Чередий

привело, — стараясь удержать максимально кирпичную морду при виде наконец прорвавшихся наружу эмоций Женьки, возразил я.

— Сыграть? Ты вообще долбанулся, Сойкин? — она даже из-за стола вскочила, нависнув надо мной и всверливаясь гневным взглядом. — По-твоему, мы речь о какой-то ерунде ведем? Об игре?

Задница у меня, честно сказать, что называется, взмокла, но чуйка подсказывала, что нужно продолжать в том же духе — и дальше выбешивать невозмутимой харей Льдину, иначе она тут же опять закроется.

— К словам не цепляйся, Жень. Речь мы ведем о событиях в твоем прошлом, которые ты видишь в очень мрачном свете, и склонна не просто винить себя в тяжелом прегрешении, но и карать за него годами, как понимаю, — спокойно ответил ей, Женька резко вдохнула, позволяя мне залюбоваться нервной игрой ее точеных ноздрей и всполохом ярости в синих глазах, и явно намереваясь возразить, но я продолжил: — Я же вижу перед собой только неописуемо красивую женщину, замкнутую, но дико страстную при ближайшем знакомстве. А еще я уверен, что будь ты, и правда, хреновым человеком, то ни за что бы так тяжело и глубоко не переживала. Короче, полная картинка никак не срастается, так что, повторюсь: давай подробности.

— Да с какой стати ты решил, что я стану тебе что-то рассказывать? — продолжила щетиниться Женька, но обратно все же села.

Схватила уже пустой бокал, задрожавший в ее руке, опомнилась, грюкнула его обратно на столешницу.

— С такой, что таскать это в себе наверняка адски тяжело, и когда-то же и с кем-то поделиться нужно будет, или не вывезешь. Почему не со мной?

— Поделиться, да? — ухмыльнуться она попыталась желчно, но как по мне, вышло тоскливо. — А ты, стало быть, хочешь себе частичку этого дерьма моего, Сойкин? Или чисто из любопытства нездорового лезешь?

По факту — я просто хочу знать, а разбираться почему не желаю, смысла не вижу и все.

— Можешь считать как угодно, Жень, — ответил, продолжая держаться своей линии. — Время покажет из-за чего, а я сейчас попусту трындеть не стану, ты же меня все равно не готова слышать. Так давай, я тебя для начала выслушаю и пойму. Только, пожалуйста, развернутое повествование, со всеми вводными, а не твои краткие характеристики и готовую оценку произошедших событий.

— А почему бы мне не послать тебя развернуто… — пробормотала Женька, но взгляд у нее уже стал рассредоточенным, как бывает у людей стремительно и глубоко погружающихся в свои воспоминания или раздумья.

Я отвечать не стал, как и вообще говорить хоть что-то, просто сидел и терпеливо ждал, давая ей необходимое время на любое решение, которое захочет принять. Даже если сейчас встанет и уйдет молча, но все равно чувствую я — что-то изменилось, сдвинулось между нами.

— У меня была сестра — Лариса. Родная дочь моих приемных мамы и папы. Между нами было всего восемь месяцев разницы — когда меня взяли из дома малютки, мама была уже, оказывается, беременной. — По лицу Женьки, уставившейся пристально на собственные сцепленные намертво руки, лежащие на столе, пробежала болезненная гримаса. — Если бы она знала тогда, то… ничего бы не было.

Тоска, такая невыносимая в ее голосе прозвучала, что у меня не то что зубы — все кости заныли от ее пронзительности. Женька-Женька ты моя, как бы мне выдержать, вытерпеть, а не забить на все и не сгрести тебя в охапку, к себе прижать, утешить хоть как-то. Вот только чую нутром — ты же еще не дошла до той стадии, когда утешение примешь.

— Ладно, это к делу не относится, — встрепенулась Воронова, заморгав, как человек ненадолго выпавший из реальности. — Гарик был сыном отцовского коллеги, и мы виделись в детстве, но так, мельком. Всерьез он появился у нас дома, когда как раз мы праздновали Ларискино семнадцатилетие, причем, оказывается, что они уже какое-то время ходили по кафешкам-киношкам, а мне никто ничего не рассказывал. С определенного возраста мы не были с Ларисой… очень уж близки. Скорее наоборот. Девичьими секретами уж точно не делились. Поэтому для меня стало новостью, что на момент того самого дня рождения и родители Гарика, и наши не слишком скрывали, что уже четко видят его с Лариской в качестве будущей молодой семьи. Сестра через три месяца должна была школу закончить и дальше учиться категорически не хотела, так что, замуж за перспективного парня постарше — самое то. А Гарик — идеальный вариант. Двадцать пять, красивый, спортивный, при деньгах, и мама с папой четко мысль уже внушили — пора семью создавать и внуков им штамповать. Короче, все у Лариски как обычно срасталось лучше некуда и просто так. Будущий муж — золото, семья у него достойная, и сама она в шоколаде.

Золото, да? Гарик сучий, что-то мне п*здец как прижимает рожу тебе подправить, аж какой-то жгучий ком кислотный пришлось сглотнуть, но промолчать, чтобы не сбить настрой моей Вороны.

— Но так уж вышло, что Гарику по-настоящему понравилась не Лариса, а я. — Женька вскинула голову, резанув по мне злым взглядом. — И мне он тоже. Сильно. Но я старалась держаться в стороне, ведь в наш дом он продолжал приходить именно как парень и жених моей сестры, только когда наедине случайно оставались, пытался поговорить и несколько раз после тренировок встречал и провожал. А потом как-то все совпало… — Льдина сделала паузу, задышав чаще. — Я у бабушки на выходных наткнулась на одну бывшую соседку-маргиналку скандальную и огрызнулась на нее, уж и не вспомню из-за чего. А она стала орать на меня, проходиться по-всякому, и вывалила, что я дворняга безродная, которую и взяли-то в семью только потому, что моей матери постоянно в глаза кололи и попрекали, что она бесплодная пустышка, а так бы я сроду никому никуда не вперлась. Я домой рванула и полезла в документах рыться. Нашла.

Женька сорвалась с места и принялась выхаживать по кухне. Плечи снова опущены как от огромной тяжести, ссутуленная, даже ростом стала мигом меньше казаться и такой какой-то измученной, дерганной. Даже ее так вставлявшая меня изящность стала казаться изможденностью чрезмерной, явной печатью истощения морального.

— И как раз мама с работы пришла, подтвердила. Так… как про между прочим… Да, не родная… — Воронова взмахнула руками тонкими, точно как птица подбитая крыльями, и прижала обе ладони к животу, как будто дурно ей было, и продолжила все более торопливо, громче, отрывистее: — И сразу же перешла к тому, как я на Гарика поглядываю. Мол, заметила она… Якобы я сама ему в глаза лезу… Чуть ли не веду себя, как последняя шалава. А