Сойкина Ворона (СИ) - Галина Валентиновна Чередий

сопли попросить утереть? Или инструкцию какую-нибудь дать, как улучшить общее состояние?

— Ничего не случилось, мам, честно. Просто нашел себе съемное жилье внезапно, а ты же занята была, так что я…

— Сынок, ну не настолько же занята, чтобы не съездить с тобой и не помочь обустроиться. Я же знаю, что ты давно хотел перебраться от меня, но с чего такая спешка?

— Мам, так было нужно. Я тебе все расскажу, клянусь, только чуть попозже.

— Ну давай, мы хотя бы приедем к тебе, Миш. Аня с детьми у меня сегодня, они на машине, и мы…

— Не надо! То есть… давай не сейчас, ок? — чует моя жопа, что шумный визит всего моего семейства восторга у Льдины не вызовет совершенно.

И снова полуминутная тишина, а я себя успел ощутить неблагодарным скотом, который отталкивает самых близких ради… чего? Кого?

— Сынок, у тебя девушка появилась? — наконец, спросила мама, как всегда безошибочно почуяв верное направление.

— Мам, что значит появилась? — наигранно хохотнул я. — У меня всегда, по-моему, они были и есть.

— Угу, так что, Миша, появилась-то девушка?

— Я затрудняюсь с ответом на этот вопрос, мамуль, — честно ответил, смысл врать, не прокатит.

— То есть просить тебя привести ее завтра к нам на праздник пока не стоит?

Праздник? А-а-а! Вот я чепушила! Число-то у нас сегодня уже тридцатое! Потерялся я во времени и событиях, а все ты, Ворона моя биполярная. То горячая — заживо сгораем, то кусок льда опять — хоть насмерть об него расшибайся.

— Вот уж точно.

— Ладно. А сам-то придешь?

— Ну естественно, мам!

Блин, завтра уже Новый год, а за продуктами к праздничному столу кое-кто опять же неумный маму-то не свозил!

— Мам, я сейчас тут быстро разберусь с делами и приеду. Свожу тебя по магазинам и на рынок, ок?

Так, только надо кого-то из наших парней вызвонить, пусть приедут и подстрахуют тут на всякий, пока мотаться с родней буду. Не собираюсь я Воронову без присмотра оставлять, будь она хоть сто раз вся из себя подготовленная и способная навалять кому угодно.

— Ой, Мишаня, ну что за глупости! Аня меня свозит.

— Ну еще чего! А сумари до тачки кто таскать будет? Чтобы ты потом спиной маялась, и руки у тебя крутило ночью? Или Анька себя ломовой лошадью возомнила?! Не выдумывай, мам, ждите меня, сказал! Тем более, мне тоже надо по хозяйственным и строительным прошвырнуться, да и продуктов купить не помешает. Или ты меня уже видеть не желаешь? С глаз долой из сердца вон?

— Мишка, вот схлопочешь у меня тряпкой! — пригрозила мама. — Ладно, давай приезжай, подождем тебя.

— Уже лечу! — расплылся я в лыбе. — Люблю тебя, мамулечка!

Продолжая улыбаться от вернувшейся на положенное место теплоты в душе, я обернулся и вздрогнул. Воронова, стоявшая перед моей распахнутой настежь дверью в халате и свернутом тюрбаном на голове полотенце, вдруг отшатнулась, стоило нашим взглядам встретиться. Ее лицо на мгновенье исказилось, как будто я ударил ее наотмашь.

— Жень? — изумленно позвал я, но она отвернулась и почти бегом скрылась из моего поля зрения. — Жень!

Я выскочил в коридор, продолжая окликать ее, но Воронова только ускорила шаг, горбясь и опустив плечи точно так же, как тогда во дворе под чужими окнами, и влетев, в свою комнату, она захлопнула дверь. Скрежетнул замок, четко давая мне понять, что доступ по-прежнему закрыт. Хотя почудилось, что сейчас он закрыт гораздо больше прежнего.

Глава 18

Ворона

Зависть — мерзкое чувство. Особенно такая лютая, что все нутро перепахивает кровоточащими бороздами. Ненавидеть кого-то за то, что у него есть крайне ценное нечто, чего ты лишен, совсем не по вине того счастливца — отвратительно. И права нет у меня никакого. Не должна теплота в чужом голосе кромсать мое сердце. Нельзя хотеть кричать и ударить Сойкина за то, что он может запросто взять и поехать к своим близким, а я — нет. Нельзя задыхаться от ощущения жестокой несправедливости, ведь ее, этой несправедливости, нет. Я получила свои одиночество и боль по заслугам. Когда-то казалось как раз наоборот, но жизнь все расставила по местам и показала — ошибки не было.

Слава богу еще, Сойкин, окликнув меня пару раз, угомонился и отстал, не кинувшись тарабанить в дверь, а то вряд ли сдержалась бы и не вызверилась в этот первый момент ослепления. А так сделала по комнате пяток кругов, и попускать стало. Зато виски стиснуло, и в районе затылка заломило от головной боли. Остро захотелось применить свою постоянную алко-анестезию, но не кидаться же сломя голову в магазин за вином с утра пораньше, чтобы напиться, а делать хоть какие-то запасы подобного рода я себе настрого запретила уже года полтора как.

Размотала полотенце с волос и принялась их сушить феном, стараясь не замечать, что руки еще подрагивают, а в голове неприятно шумит. Вот опять же все это Сойкин виноват. Да, случалось мне наблюдать с тоской за другими людьми, у которых с родителями нормальные отношения, но не было же такого, чтобы прямо как-будто по голому сердцу кто болевой прием провел. Объяснение есть, само собой. Просто после секса, как ни крути и каким обезличенным его сделать ни старайся, нервы на взводе, слишком уж близко к поверхности. Вот и сработало настолько остро.

— Же-е-ень! — донесся опять голос Михаила и стук сквозь шум, производимый феном. — Жень, на пять сек можно тебя!

Я встала из кресла, тряхнула головой, переживая прилив легкого головокружения, взглянула в зеркало, убеждаясь, что по-крайней мере лицом-то уже владею полностью, и открыла.

— Мне отлучиться нужно на несколько часов, Жень, — одетый явно на выход Сойкин смотрел пристально, будто надеясь прочесть что-то в моих глазах.

— Я так и поняла, — кивнула как можно суше. — Буду на страже.

— Ага, я дверь к себе прямо так открытой и оставлю, и сигналку на максимум установил, так что пропустить ты не должна. Только просьба одна — если реально какое-то говно творить под дверью не начнут, ты не открывай и не высовывайся, ок? Пусть камера пишет себе. И мне тут же звони, ладно? И ментам.

Я не чокнутая героиня, мог бы и не говорить этого.

— У меня нет твоего номера.

— Тогда вбивай и набери, чтобы и у меня твой был.

Мы обменялись номерами, Михаил набросил на плечи куртку и пошел к входной общей двери.

— Жень, ты реально самая охренительная женщина, — неожиданно бросил он, уже распахнув оную.

— Из всех, кто у тебя был, — выдавив