Генетический взрыв - Вадим Денисов

Мне никто не докладывал об общей численности севастопольского анклава, ясно, что это стратегическая информация, тут лучше с вопросами не выскакивать, чтобы любопытный нос не оторвали. По моим прикидкам, больше семисот. Но меньше тысячи. Тем не менее это много, очень много.

Наша мини-колонна из двух машин остановилась на подъезде к Гурзуфу.

Брашпиль уже показал мне гору Аю-Даг, похожую на огромного медведя, пьющего воду, и объяснил, что у подножия именно этой горы находится законсервированный «Артек» – самый лучший в мире детский лагерь.

Заповедный берег притягивал глаз. Не было у меня времени для экскурсий, но, может быть, именно благодаря этому разрозненные впечатления не проскальзывали мимо, а надежно оседали в памяти, чтобы еще раз возникнуть много позже. Казалось, что с высоты этих взметнувшихся над бездонно-синим морем гор можно рассмотреть весь Крым. Поверхность моря на западе терялась, смешиваясь с горизонтом, и лишь плывущие облака, похожие на средневековые европейские города с крепостными стенами, подчеркивали эту границу, убегая от нее на восток.

Рядом с машинами стояло огромное старое дерево, и его светло-зеленые ветви, все в темных пятнах и полосках мха, извивались над землей, словно огромные анаконды. Вот бы туда кота запустить! Сказочного, пожившего, пушкинского… Он будет важно ходить по ветвям, ворчать, вспоминать, рассказывать что-то брехливое о семи богатырях, а над ним, словно опахала, с тихим шелестом будут покачиваться эти большие листья с неправильной формы прорехами, оставшимися после нападения каких-то мелких паразитов.

Внизу пустынные вылизанные улочки бежали к пляжу, сваливающийся с гор крепкий ветерок сгибал верхушки пирамидальных можжевеловых кустов, тянущихся вдоль безлюдных разномастных домиков.

Над легендарной горой хмуро висели клочья темных туч.

Здесь нет общины, всех оставшихся эвакуировали. Жаль, эта наша остановка слишком короткая, ничего толком не разглядишь.

Вот тебе и отцовская мечта… Безлюдье.

Жители огромной страны, так же как он, долго копили деньги, потом присматривались, решались – покупали вожделенный домик и переезжали сюда. А вышло вот так.

Сколько же всего людей живет в Крыму? Вполне может быть, что даже такие компетентные и информированные товарищи, как недавно избранный губернатор полуострова, которого за глаза называют Гауляйтером, и всемогущий Мельниченко не знают точной цифры, и Залетин тоже не знает, сколько живых осталось в районе Большого Сочи, перепись еще не проводилась.

Война с турками и странами НАТО не так потрепала Севастополь, как Новороссийск, крымчане смогли отбиться от воздушных и морских атак, потеряв в развернувшихся на фоне чудовищных непоняток боях с ополоумевшими напоследок соседями самых лучших своих людей. Так утверждает Фидель. А гугонцы в летающих тарелках, появлению которых в первые недели никто не придавал должного значения, искренне радовались, глядя на это взаимоистребление, и потирали пупырчатые черные ладошки. Им меньше работы.

Когда все стихло – дальше воевать настолько серьезно стало некому, – люди начали приспосабливаться под драку с новым, самым главным противником, а не ушедшие в боевой поход корабли остались стоять в гавани, как бы не навечно… Даже такая большая община, как Севастопольская, не может себе позволить собрать экипаж сторожевика, пусть и не полный, заправить его драгоценной соляркой по края танков и отправить в плавание непонятно с какой целью. Тогда и было принято решение: провести ревизию, определиться – что и зачем можно и нужно сохранить.

Фидель приехал на своем «Хайлюксе» с двумя бойцами. Одного из ребят звали Сергей. Умное лицо студента-физика, коротко подстриженные черные усы над поджатыми губами и очень спокойный, почти равнодушный взгляд. Неожиданно интеллигентен. Зато второй боец, которого звали Максим, обликом был что надо – чисто разбойник с большой дороги. Он похож на грека: слегка горбатый нос со шрамом, большие темные глаза и ослепительно белый фарфор искусственных зубов на загорелом до бронзы лице.

– Все оправились?! – опять крикнул группер.

– Там Макс застрял в лавровишне! – откликнулся Сергей. – Вчера нажрался салата из банок…

– Че ржете? У хорошего воина перед боем всегда понос, – огрызнулся грек-разбойник, выходя из кустов и на ходу поправляя разгрузочную систему.

– По машинам! – скомандовал группер, опуская большой обрезиненный бинокль, и через минуту снова зашуршали на обочине шины, выплевывая перед выездом на асфальт мелкие камешки.

Брашпиль, вслед за командиром, тоже поджал педаль газа, и наш заряженный на бездорожье джип с торчащей над крышей решеткой экспедиционного багажника и запаской, закрепленной там же, рявкая турбиной, ринулся вперед, пока не набрал хорошую скорость, уходя от поселка по сверкающему на солнце асфальту. В городе и пригородах подобной лихости спецназовец не показывает, лишь на горных дорогах его охватывает мальчишеский раж. Заходя в поворот, Валерка подхлестывал «Паджеро» короткими толчками педали, быстро переключал механическую коробку и радостно стучал левой рукой по рулю. Так что мы выскакивали на виражи агрессивно, словно собираясь улететь дальше в небо. Хорошо бы не в пропасть! Ух! Но он резко перекладывал руль, отводя машину от обочины, и порой на двух колесах вписывался в поворот.

– Куда несемся?.. – проворчал я.

– А чего тебе? – осведомился Валера.

– Хоть осмотреть бы чего. Коктебель, например.

– А чего там смотреть? – удивился старожил полуострова. – В районе Гурзуфа хоть природа шикарная, а в Коктебеле где природа? Одни степи и скалы.

– В Коктебеле осенью всякие фестивали проводили, этот как его, Волошинский! – вспомнил я.

– Ага. А потом менты нарков по кустам собирали.

– Да ладно, модное место, романтичное.

– И пустые бутылки кругом, – дополнил он картину.

Романтики в нем ровно столько же, сколько ее в малой пехотной лопате.

– Тебе, как я вижу, все по фиг, хреновый из тебя выйдет поэт-песенник, а я вот, может, всю жизнь мечтал побывать в Никитском ботаническом саду! Мама много раз рассказывала по фотоснимкам о чудном месте, где растут тысячи разных деревьев и кустов, собранных со всего земного шара.

– Дендрарии не диковина, они много где имеются, в чем проблема? – не вник в мои страдания бездушный спецназовец.

– Хотелось увидеть сосну Монтесумы, это обязательно, бамбуковые заросли, банан широколистный… – продолжал я настырно. – А еще – и это, может, самое главное – гингко там есть, ты хоть знаешь, что это?

– Не-а… – невозмутимо покачал головой водитель. – Специя?

– Дерево, которое росло на Земле еще до того, как образовался каменный уголь, я читал.

Сухарь ржаной. Маленький закаленный в огне сухарь.

Мы ехали вдоль берега, местные редко едут на восток через почти полностью сгоревший Симферополь. Говорят, что и дороги там неважные, разбомбленные.

Стрелка возле пулемета, установленного в кузове идущего впереди «Хайлюкса», не было. Значит, места здесь относительно спокойные. Можно сказать – мертвые. Потому и перли мы по шоссе ракетами, на такой скорости в кузове пикапа не устоять, выбросит к чертовой матери.

Открыв форточку, я смотрел в окно на неспокойное море, ветер холодил щеку, редкие автобусные остановки укоризненно смотрели вслед колонне, а высокие кипарисы, кедры и платаны покачивали нам зелеными макушками… Все крымские бухты врезаны в ноздреватые берега из песчаника, и на этой губке прорастают, вытягиваясь, как змейки, жесткие кусты с вылинявшими листьями величиной с чайную ложку. Растения жаждут небесной влаги. Вот опять закапал дождик, прижимая киммерийскую пыль к полотну дороги. Мне это не нравится, а флора радуется.

В некоторых поселках здесь живут общины.

Не все из них плотно контактируют с Севастополем, но все проверены спецслужбой – у крымчан есть и такая структура – и признаны годными. Время дурное, старосты выдумывают внутренние порядки, исходя из своих представлений о добре и зле – от хиппанской анархии до посконного домостроя. Я на подобные сообщества уже насмотрелся. Часто бывает так, что внешне все выглядит нормально, а внутри ужас, люди стонут… Однако такие беспредельщики, предпочитающие проявлять свой врожденный или приобретенный деспотизм безнаказанно, а при внешних контактах изображать добродушного рубаху-парня, быстро вычисляются. После чего лидеры территории принимают волевые решения, смещая их по-доброму или вычищая радикально.

Отношение к войне с гугонцами, к необходимой обороне, к оружию и праву свободного человека его иметь и применять тоже разнится. Старшины старой закалки ношение оружия не одобряют. И тут новенькому нужно держать ухо востро.

Дам совет: обнаружив уютную, казалось бы, общину, членам которой внутри периметра запрещено носить личное оружие, бегите оттуда сломя голову! Вспомните голливудские поделки об Апокалипсисе, хотя бы в этом американские режиссеры и сценаристы не ошиблись: пацифистски настроенный анклав вскоре непременно издохнет сам, а уж с вами внутри сгинет ровно через сутки. Закон жанра.