Летом перед грозой - Дмитрий Валерьянович Лекух

кстати, вообще, по-моему, уникальный. На детях великих природа, как известно, чаще всего отдыхает. И его знаменитое «спасибо, я не интеллигент, у меня профессия имеется». Так что не в происхождении тут суть…

– А в чем? – это уже Алёна.

– Не знаю, – смотрю за тем, как в речке стремительная струя текущей воды пытается изо всех сил подмыть большой неуступчивый камень. – Хотя есть предположение, что, как всегда, в «среде». И в воспитании, разумеется. В большинстве «интеллигентных семей» детенышей воспитывают, я давно это заметил, на принципе «отличности от других», исключительности и отрицании «плохой и невоспитанной» улицы. «Это плохая девочка, с ней не надо дружить». «Не водись с этим мальчиком, он хулиган и у него плохие родители». «Не гладь щенка, он грязный». Ну, и так далее. К моменту похода в школу – это уже отличная заготовка. А дальше все дорихтуют одноклассники. Дети все тонко чувствуют и очень не любят, когда их не любят, боятся и подчеркивают свою исключительность. Чуть попозже картину маслом дорисуют девочки, отказывающиеся восторженно падать к ногам четко осознающей уже свою исключительность тощей, рыхлой и, как правило, прыщавой личности и предательски идущие в кино с какими-нибудь «тупыми спортсменами», да и вообще. Ну, а учится такой детеныш, как правило, неплохо, и дело тут даже вовсе не в способностях, а в «натасканности», в «стартовой форе», все в той же «среде заевшей». К моменту поступления в заранее отобранный институт – это уже конченый, как правило, лузер, из тех, кого наши американские друзья называют «обоссанными неудачниками». А потом вот это вот чудо попадает, точнее, возвращается в среду, где ему весьма доходчиво объясняют, что девочки и правда – дуры и сволочи, бившие его по делу или нет одноклассники – быдло, а он и вправду «исключительный», причем делать ему для этого ничего такого особенного не надо. Вот и все, «интеллигент» практически готов. Живет в своей среде, общается исключительно с себе подобными. И, самое главное, инстинктивно боится и ненавидит все, что связано с «улицей». И, шире, – со страной, с народом, потому как уже на подсознательном даже уровне понимает, что то, что «не такой» – это не только его беда и комплекс неполноценности, но и вполне объективное «конкурентное преимущество». Да…

Гена опять усмехается.

– «В большом мире изобретен дизель-мотор, написаны “Мертвые души”, построена Днепровская гидростанция и совершен перелет вокруг света. В маленьком мире изобретен кричащий пузырь “уйди-уйди”, написана песенка “Кирпичики” и построены брюки фасона “полпред”. В большом мире людьми двигает стремление облагодетельствовать человечество. Маленький мир далек от таких высоких материй». Знакомо…

Я жму плечами.

– То, что Ильф с Петровым были «советскими» – вовсе не означает, что они не были большими писателями. А ситуация с тех времен изменилась ровно настолько, что «человек маленького мира» решил-таки, что главный тут именно он. И что именно он и должен «облагодетельствовать человечество». И трабл тут только в том, что в роли «предметов облагодетельствования», кроме кричащего пузыря «уйди-уйди», новых версий песни «Кирпичики» и брюк «полпред» человечеству он предложить так-то, в общем-то, ничего и не в состоянии. Днепрогэс и «Мертвые души» ему по-прежнему недоступны. Более того, он метафизически уже, в общем-то, решил, что раз они недоступны ему, то и у других в них нет и не может быть вообще никакой необходимости. Вот мы и получаем на выходе существо со слабым интеллектом, как-то более-менее компенсированным в целом приличным образованием и гладкой речью. Слабым волевым аппаратом, велящим «сбиваться в стаи», и непреходящим сознанием собственной исключительности и «права повелевать» по праву традиций, так сказать, происхождения и воспитания. И когда эту погремушку начинают отбирать, сословию неожиданно становится очень обидно. «Мы здесь власть!» во время известных событий вокруг Болотной площади в столице нашей родины помните?! Стенания о невежественном и неблагодарном народе, готовность принести себя на алтарь, так сказать, и еще им, этим самым невежественным и неблагодарным, немного повластвовать и поуправлять?! Это же уже что-то почти что по Фрейду. Вот. То-то, блин, и оно…

Некоторое время молчим.

Курим.

Кстати, становится прохладнее.

И там, где должно было бы садиться невидимое из-за стены деревьев низкое полярное ночное солнце, заметно покраснело.

Скорее всего, не завтра, так послезавтра сюда может прийти ветер.

И дождь…

– Вы, Валер, действительно думаете, что тут все упирается в воспитание и, так сказать, в происхождение?

– Скорее даже первое, чем второе, – отвлекаюсь от созерцания невесть как залетевшей сюда с Белого моря чайки, старательно долбящей на перекате какого-то местного малька. – Как и, собственно, очень и очень многое в этом мире. Вспомните сюжеты основных хотя бы интеллигентских, так сказать, детских фильмов: злые одноклассники или какие иные ровесники плохо поступают с каким-нибудь «ребенком-исключением». То же «Чучело» хотя бы было талантливо снято, по крайней мере. В основном вообще какая-то уже позабытая за ненадобностью бесовщина. А «пробивалось» к массовому зрителю и становилось «культовым» детским и подростковым кино – кино совсем другое и про другое, а не про несчастную судьбу выродков: от «Красной шапочки» до древнего «Кортика» и поздних «Ста дней после детства» или «Ключа без права передачи»: просто они как раз про нормальных и для нормальных. Да даже в «Мэри Поппинс, до свидания!» Андрейченко играет, в принципе, просто нормальную веселую тётку, пытающуюся сохранить здравый смысл у себя и окружающих в насквозь ебанутом мире. Но это – в детском и подростковом кино. Во «взрослом», начиная с восьмидесятых, культовыми становились как раз истории «про выродков». Я тут не о том, хорошие это фильмы были или плохие: «Отпуск в сентябре» по вампиловской «Утиной охоте» с Далем или балаяновские «Полеты во сне и наяву» так и вообще шедевры. Я это к тому, что кино – это такая зараза, которую каждый, в общем-то, хочет смотреть «про себя» – это просто закон жанра. И если дети и подростки хотят смотреть про нормальных людей, а повзрослев, они же, примеривают на себя одежды пусть и обаятельных, но все-таки уродов и вырожденцев, то здесь – что-то не так. Что-то где-то не так. И, скорее всего, это означает, что во «взрослом мире» принимающими решения оказались как раз те, кого в школе безжалостно и чаще всего по делу пиздили одноклассники. Это, кстати, вообще-то очень неустойчивая конструкция, знаете ли. И, хотим мы этого или не хотим, обществу придется ее менять…

Алёна неожиданно хихикает.

Залпом допивает стакан, решительно протягивает его Сереге за добавкой.

Лихо, думаю.

– А ведь похоже, – подмигивает мне неожиданно. – Очень похоже. Я тоже постоянно в детстве задавалась вопросом, почему те мальчики, про