Летом перед грозой - Дмитрий Валерьянович Лекух

У тебя, кстати, сигары не в куртке случайно, не с собой?! А то что-то и расслабиться хочется, и от сигарет этих уже все горло першит…

Глеб медленно кивает.

Любуется связанной за время разговора со мной «нимфой», аккуратно крепит ее на специальную поролоновую подложку, берет следующую заготовку.

Рассматривает ее на свет.

– С собой, – улыбается, наконец, самодовольно, – разумеется. Только давай уж немного потерпи. Сейчас я нимф довяжу. Не одному себе, между прочим, стараюсь. Потом Алёна виноградику под виски принесет. Бухнем. А вот потом – можно будет и не торопясь закурить. Я как, правильно говорю?!

Я смотрю за антимоскитную сетку на яркий северный день, который никак не хочет заканчиваться не то что даже вечером, но и ночью.

Слушаю, как негромко шуршат листья над лагерем.

Как шумит вдалеке суровый седой Индель.

Любуюсь, как бежит, по-щенячьи вздергивая длинные, совсем еще девчоночьи, ноги, с тарелкой винограда наперевес, отмахивающаяся от комаров Алёна.

И понимаю, что говорит мой друг Глеб Ларин – очень даже и правильно.

Ни убавить и ни прибавить.

И именно так и следует в данном конкретном случае совершенно неукоснительно поступать…

Глава 33

…Вечером «уральцы» проставлялись за «отвальную»: завтра Саня отвезет их обратно до Умбы, где они перегрузят свои шмотки в свои джипы и минивэны и отправятся к себе обратно, за три тысячи верст, на седой Уральский хребет.

Охота – пуще неволи.

Чё…

…Нет, осенью мы, конечно, опять, надеюсь, встретимся: традиционно, в низовьях Волги, уже даже договорились по срокам и на какой именно базе: мы стартуем под Камызяк, они под нас тут же подстроятся.

Но все равно – как-то даже и немного обидно расставаться.

Душевные, в сущности, мужики.

Под эту, кстати, проставу и заварили-таки ее: настоящую семужье-харюзовую уху, но праздник все равно получился каким-то немного грустным, из-за неминуемости грядущего расставания.

А меня еще перед этим Гарик в сторону отвел: вручил обещанный «мосберг».

– Разберешься? – спрашивает зачем-то второй раз.

Я снова хмыкаю.

Он кивает.

– Я тебе, – подмигивает, – тут доверенность, на всякий случай, написал. Типа, – преступно забыл ствол, передал доверенность с Санечкой, попросил доставить до Москвы. Охотбилет у тебя, знаю, есть.

Я киваю в ответ.

Охотбилет действительно есть.

И вожу его на всякий случай с собой: у меня туда и нож, в общем-то, вписан, ну, и зачем палиться?

– Но это на всякий случай, – хмыкает. – А так, надеюсь, не пригодится. Но мало ли если что…

…Чешу затылок.

Беру одну из лучших в мире помповых пятизарядок, передергиваю расположенную впереди казенника рукоятку на подвижном цевье, досылая то, что надо, куда требуется. Ухожу в палатку.

Так, думаю.

Куда же тебя, друг мой любезный, лучше положить-то, так, чтобы и егеря с заповедника, если что, оправдываться не заставили, и чтоб долго в случае, не дай Бог, необходимости, искать не пришлось.

Выбрал проверенный десятилетиями вариант «под койкой», уложил на свой же рюкзак так, чтобы выхватить даже «из положения лежа»: если что-то уж делаешь, то делать надо по-настоящему хорошо.

Позвал в палатку Глеба со Славяном, ознакомил, чтобы не было разных случайных непоняток.

Посмеялись, конечно, немного.

Поподкалывали, так сказать, старшего и заслуженного товарища, не без этого.

Но в целом – отнеслись с уважением.

Север – штука непростая, хитрая, мало ли что в жизни тут пригодиться может: Глебушка так даже пробурчал насчет того, что так-то давно уж пора и свое на всякий случай иметь.

А заодно затарились сигарами «на перед сном» и договорились уж слишком сильно даже под уху по спиртному постараться не перебарщивать: мужикам-то уезжать, а нам – еще ловить и ловить так-то.

Ну, и, как говорится, – вообще…

…Место под костровище под уху и «копчуху» было оборудовано прямо перед «столовой»: все правильно, на рыбалке «уха» – это не еда, это – уже давно ритуал. А ритуалы не проводят на заднем дворе, чего часто, к сожалению, недопонимают егеря на некоторых «продвинутых» астраханских базах.

Приходится лечить.

Иногда даже конкретными звиздюлями, на что они отчего-то чаще всего крепко обижаются.

А напрасно.

Санечка вот – никогда не обижался, ибо – даже и повода не давал.

С пониманием, что называется, человек.

Да…

…У ухи, естественно, колдовал Василий Дмитриевич.

Ну, – «отвальная» же.

Так кому же, простите, еще?!

Варил, кстати, – по-своему.

Сказал что-то типа «по-ивдельски».

Ивдель, это, кстати, – где?!

…В общем, мы с мужиками подошли, когда ему поваренок принес нутряной харюзовый жир.

Миску.

Он у них с два пальца толщиной иногда бывает, а тут – не один хариус, да, как минимум, по полтора килограмма каждый.

Вот.

Этот жир и полетел на сковородку вместе с морковкой, луком в превышающем обычные бытовые надобности количестве, порубленным соломкой сладким болгарским перцем и парой мясистых, скорее всего, астраханских помидоров.

С еще нескольких помидорин и луковиц была заранее снята кожица, их будут бросать в воду вместе с картошкой, когда ее посолят и она и закипит.

Сам Василий Дмитриевич посматривал, как тушится в рыбьем жиру лук с овощами и время от времени выпивал.

Нам, надо отдать должное, – сразу обрадовался.

Налил.

А тут и Алёна подошла.

– Дядь Вась, – радуется. – Ты такой смешной!

Дмитриевич – радуется, естественно.

А что?!

И вправду ведь – изумительно красивая девка.

Только время от времени чуть поглаживает пальцем седой, тщательно подстриженный ус.

– Семужья уха, – вздыхает, – это, оно конечно, хорошо. Это сказка. Но вот жалко ты, девонька, из муксуна еще ушицы не пробовала. Вот где истинный парадиз-то. А с утра, с похмельюшки остатки-то, – так и просто рай…

Алёна только заливисто хохочет.

– Вот вообще, – залихватски, чокнувшись предварительно с Василь Дмитриевичем, опрокидывает рюмку, – не могу себе представить вас с похмелья. Вот кого угодно могу. Даже себя. А вас почему-то – нет…

Василь Дмитриевич неожиданно пригорюнивается:

– От тут ты не права, девонька. Это я сейчас старый и седой. А по молодости еще как гусарил…

Вот тут уже и я не выдерживаю:

– Это ты, – говорю, – неправ, старый хрен. Нет, я все понимаю. И уху муксунью люблю, королевская, врать не буду, уха. Но здешняя, из хариуса да семужьих морд, – ну, не знаю, каким надо быть патриотом Урала, чтобы ей муксунью предпочитать!

Усы Василь Дмитриевича тут же воинственно топорщатся.

Слава Богу, вмешивается подошедший Гарик.

– Да ладно вам, дядьки, – смеется. – И то, и другое вкусно. Вот вы мне лучше скажите, а самая вкусная уха, которую вы в жизни ели, она какая?! Я понимаю, что вы сейчас друг