Я называюсь Никто - Тимофей Владимирович Алёшкин

касса политической группы) — 30 (административный ресурс), но в зависимости от ситуации вес каждого фактора мог серьёзно варьироваться.

Так, слабые консулы 72 года вряд ли имели значимую личную популярность и клиентелу, значит, определяющую роль в их избрании сыграли продвигающие их Метеллы и проводящий выборы в 73 году консул из группы Метеллов. И наоборот, популярность Помпея в 71 благодаря выдвинутой им программе восстановления прав народных трибунов была велика, так что продавливать его избрание административными средствами не было нужды. Соответственно, избрание не то чтобы кумира толпы Лукулла консулом в 75 году и победу Метеллов в ситуации проведения выборов консулом-сулланцем можно отнести на счет поддержки Метеллов во главе с Исавриком, в том числе 10 000 его солдат, вернувшихся из Киликии, и использования ими полученных в Киликии денег.

О политических браках с кем-то из четверки консулов 73-72 с Метеллами сведений нет. Но мне кажется несомненным, что именно Ватия начиная с 75 года собрал их, присоединил к группе и помог стать консулами. Тому же Геллию Попликоле в 72 было порядочно за 60, свои собственные шансы получить популярность и стать консулом он явно давно потерял, и объяснить его внезапный рывок в топ римской политики, консульство и цензуру(!) (после позорных поражений от Спартака) можно только поддержкой сильной группы, в обмен на которую он продемонстрировал после избрания полную ей лояльность.

Исаврик, в отличие от Цетега, как видите, руководит своей группой из тени, о нем лично мы с 75, после триумфа, НИЧЕГО не слышим аж до 66 года. Но, я думаю, его как лидера группы, можно вычислить по «гравитации», как темную звезду, — по тому, как все поменялось в римской политике в пользу Метеллов с 75, когда он вернулся в Рим, и по его стартовому высокому месту в группе Метеллов в 79 году.

29. Луций Лициний Лукулл. Внезапный разворот

Теперь давайте всё-таки ещё вернёмся к Лукуллу. Вы, конечно, помните, что помощь Помпею и борьба с Цетегом — ещё далеко не всё, что он успел в своё консульство в 74. После этого он выдал внезапный U-turn и получил сначала по соглашению с Цетегом проконсульство в Киликии, потом по решению народного собрания командование в войне против Митридата, юридически – новую присоединенную после принятия завещания Никомеда провинцию Вифиния, ту же провинцию получил Котта, назначенный командующим в ней на море, поручение вести войну консулы получили вместе с провинцией, и, когда-то в том же году, скорее всего от сената, ещё и проконсульство в Азии. Лукулл стал «вице-императором Востока», наместником трех провинций, беспрецедентный в истории Республики случай.

Лукулл не был римлянином. Ну то есть по рождению и гражданству он был, конечно, римлянин, но по духу, интересам и жизненным целям и приоритетом он стал греком.

Плутарх о юности Лукулла.

Лукулл выучился довольно искусно говорить на обоих языках. Он еще в юные годы всей душой прилежал к той изощренной образованности, которую называют «вольной» (досужей, т.е. достойной свободного человека, которому не приходится своими знаниями зарабатывать на жизнь) и которая предметом своим имеет прекрасное. Когда же он достиг преклонных лет, то, отдыхая от многочисленных битв, целиком предался философии, пробуждая в себе наклонность к умозрению, а честолюбивые стремления, вспыхнувшие вследствие ссоры с Помпеем, весьма вовремя унимая и подавляя. В юности он условился с оратором Гортензием и историком Сизенной, что напишет стихами или прозой, на греческом или латинском языке, как выпадет жребий, сочинение о войне с марсами. По-видимому, ему досталось писать прозой и по-гречески; какая-то история Марсийской войны на греческом языке существует и поныне.

Плутарх о Лукулле на войне с Митридатом.

После [освобождения города от осады Митридата] Лукулл вступил в Кизик и насладился заслуженными почестями и любовью граждан. Затем он двинулся вдоль Геллеспонта, набирая корабли. Прибыв в Троаду, он расположился на ночлег в храме Афродиты, и ночью, во сне, ему предстала богиня.

Когда на следующий день Лукулл вступил в [сгоревший при штурме Амис], он со слезами молвил друзьям, что если и прежде не раз завидовал Сулле, то сегодня как никогда дивится его удачливости: ведь он пожелал спасти Афины и спас их. «А я, — продолжал он, — хотел состязаться с ним в этом, но судьба уготовила мне славу Муммия!» Все же он старался помочь городу оправиться, насколько это было возможно. Пожар был затушен ливнем, который не без божьего изволения хлынул во время взятия города. Большую часть домов, пострадавших от огня, Лукулл велел отстроить еще в своем присутствии; он ласково принял бежавших жителей Амиса, когда те возвратились в город, позволил селиться в нем всем желающим из греков, а также прирезал к землям города сто двадцать стадиев.

Между тем Лукулл занялся городами Азии. Теперь, когда он освободился от военных забот, он хотел сделать так, чтобы и сюда пришли правосудие и законность — провинция была давно уже их лишена и терпела невероятные, несказанные бедствия. Откупщики налогов и ростовщики грабили и закабаляли страну. Застав провинцию в столь бедственном положении, Лукулл сумел в короткий срок избавить этих несчастных от их притеснителей [римлян! – timonya]. Он начал с того, что запретил брать за ссуду более одного процента; далее, он ограничил общую сумму процентов размером самой ссуды; наконец, третье и самое важное его постановление предоставляло заимодавцу право лишь на четвертую часть доходов должника. Ростовщик, включавший проценты в сумму первоначального долга, терял все. Не прошло и четырех лет, как благодаря этим мерам все долги были выплачены и имения вернулись к своим владельцам незаложенными. Эта всеобщая задолженность была последствием того штрафа в двадцать тысяч талантов, который наложил на провинцию Сулла. Ростовщикам уже было выплачено вдвое больше, чем они ссудили, но при помощи процентов они довели долг до ста двадцати тысяч талантов. Теперь эти ростовщики кричали в Риме, что Лукулл-де чинит им страшную несправедливость, и подкупами натравливали на него кое-кого из народных вожаков; эти дельцы пользовались большим влиянием и держали в руках многих государственных деятелей, которые были их должниками. Зато Лукулла теперь любили не только облагодетельствованные им общины, но и другие провинции считали за счастье получить такого правителя.

Лукулл, полной мерой одарив провинцию Азию правосудием и миром, не пренебрег и тем, что служит к веселью и удовольствию. Остановившись в Эфесе, от старался угодить городам победными шествиями и празднествами, состязаниями атлетов и