Двести третий день зимы - Ольга Птицева

границы буквы. Но красное под ногами тут же стало синим. Затем снова вспыхнуло красным. И опять вернулось к синему.

– Твою мать!

Шурик выскочил с площадки так резво, что оборвал край тента. В его руках тревожным огоньком мелькала рация – то синий, то красный, то синий, то красный. Шурик нажал на кнопку, прислушался к треску и вернулся под тент. Вокруг его рта обозначился белый треугольник. «Сердце барахлит», – отстраненно подумала Нюта, предчувствуя, что это последняя ее спокойная секунда, а после мир сорвется и полетит. Так и вышло.

– Наряд будет минут через шесть, – отрывисто сказал Шурик. – Сообщили, что на спортплощадке кто-то копается. Бдительные, мать их, граждане.

Дышать в балаклаве стало невозможно, Нюта стянула ее с себя и жадно схватила ртом воздух.

– Надень, дура, – шикнул на нее Шурик, и она тут же послушалась, хотя шерстяная ткань начала драть вспотевшую кожу.

– Валить? – спросила Тая.

Шурик покачал головой:

– Знают, что я здесь. По радару вычислили.

Нюта уже не чувствовала ног. Холод и страх поднимались от них к голове, лишая сразу и сил, и сохраненного в движении тепла.

– Надо закидывать, – подала голос Тая.

Абсолютно спокойный голос. Голос, от которого Нюту передернуло еще сильнее, чем от сиплого шепота Шурика. Какой отбитой надо быть, чтобы не испугаться сейчас? Какой отбитой надо быть, чтобы шагнуть к Шурику, взять его за плечо и тряхнуть так сильно, что он даже немного встряхнулся.

– Короче, ты обнаружил мелкое хулиганство и пресек, так?

Шурик кивнул, полез в карман и вытащил вторую балаклаву. Ловко сменил одну на другую – зеленую на белую. И тут же стал среднестатистическим холодовиком.

– А эта пусть Груне звонит, – кивнул он на Нюту.

Холодно и мокро было уже под коленками. Там, где самая нежная кожа. Кажется, у этого места даже нет названия. Или есть, но Нюта его не знала. Как не знала и того, куда их отвезут через шесть минут, когда на место прибудет наряд холодовиков. Или уже через пять.

– Что. Вы. Несете? – Слова с трудом протиснулись между слипшимися губами.

Но их оказалось достаточно, чтобы к телу вернулась способность срываться с места и бежать. Нюта даже успела выбраться из-под тента, но Тая перехватила ее за локоть и затащила обратно. Глаза в прорези балаклавы сузились.

– Дыши и не дергайся, – велела она.

– Надо уезжать! – Грудь и правда перехватило. Нюта постаралась глубоко вдохнуть, но под цепким взглядом Таи легкие стиснуло еще сильнее.

– Ты мне сейчас очень нужна, слышишь? Соберись.

Тая выпустила ее локоть, наклонилась к выпотрошенному рюкзаку, нащупала там салфетку и карандаш, присела на корточки и нацарапала кривоватый ряд цифр.

– Сейчас ты спрячешься за гаражами, а когда мы уедем, позвонишь Груне. – Тая поднялась и засунула салфетку в грудной кармашек Нютиного пуховика. – Скажешь, что Шурику пришлось отвезти меня в отделение. Она поймет.

– Что пришлось сделать?

Тая глянула раздраженно. За ее спиной Шурик уже хрипел в рацию:

– Спокуха, мужики. Пресек здесь шухер. Привезу сейчас.

На том конце прошумели в ответ и затихли. Рация перестала вспыхивать красным и синим. Сразу воцарились тишина и темень. И захотелось спать. Так сильно, что Нюта с трудом сдержала зевок – даже скулы свело.

– Ты же говорила, что он только по снежному массиву.

– И это тоже. – Тая хмыкнула и переспросила требовательно: – Все поняла?

– Нет, ничего я не поняла.

Лечь бы прямо у их ног, свернуться калачиком и уснуть. А проснуться дома. Где-то в начале февраля. Настоящего, а не этого. Не на снегу, а в тепле. Не здесь, а там. Не с ней… Нет. Все-таки с ней. Но не здесь. Не так, как есть… Нюта, соберись. Прямо сейчас соберись, а то никакого «потом» не будет. Тая наблюдала за ее внутренней борьбой, не подгоняла, но притопывала все раздраженнее. Пришлось повторять:

– Шурик повезет тебя в отделение. – Нюта сглотнула. – А я должна позвонить Груне.

Тая задержала взгляд еще на секунду, а затем подмигнула ей абсолютно по-идиотски. И от этого стало легче дышать.

– Все, уходи.

Она шагнула в сторону, освобождая выход с площадки, и принялась ожесточенно затаптывать строгие линии букв. Нюта задержалась на мгновение – зацепилась взглядом за снежное месиво, в которое обращалось подзабытое, но отчаянно нужное слово. Шурик дернул ее за рукав и с усилием вытащил из-под тента, прикрыл собой от слепых глаз нависающих над ними многоэтажек, поволок к гаражам.

– Звонить будешь, когда мы уедем, – на ходу напомнил он. – И не ссы, прорвемся.

Нюта семенила за ним и старалась не смотреть ему в лицо. Белая балаклава холодовика любому добавила бы устрашающего вида, а из коренастого Шурика она и вовсе сотворила героя агитационного плаката.

– Все, бывай, – бросил он, затолкав Нюту за гаражи.

Легкий снежок уже занес следы их с Таей привала. Нюта вжалась в стену гаража и затихла. Сердце билось гулко и часто. Иногда они со Светкой принимались играть в прятки. Вдвоем было не очень интересно, но других детей в той части СНТ не наблюдалось. Так что они просто искали друг друга по очереди. Нюта забегала в заросшую теплицу, пролезала под поникшими стеблями помидоров и прижималась щекой к деревянной подпорке. Было сыро, пахло землей и гнилыми листьями. Нюта прислушивалась к шорохам сада, выискивала в них звуки приближения Светки – сопение, шаги и посвистывание. У той недавно выпал передний зуб, и она постоянно норовила свистнуть через новенькую дырку, но взрослые тут же ругались, мол, денег не будет. Нюта в приметы не верила уже тогда. Может быть, зря. Может, кто-то и правда слишком часто свистел, потому деньги и отменили.

Нюта старательно думала об этом, чтобы хоть немного успокоиться. Со двора доносилось поскрипывание снега, а потом все стихло. Зафырчал двигатель машины, дважды пиликнула сирена – наверное, Шурик обозначился для бдительных соседей. Вот он я, наделенный карательной функцией, встаю на стражу покоя вашего двора и неприкосновенности его снежного покрова. И увожу нарушительницу туда, куда Макар телят не гонял.

Когда все окончательно стихло, Нюта оторвалась от гаражной стены, потерла щеку рукой в варежке, потом стянула ее зубами и достала телефон и салфетку с номером. Единственный фонарь тускло светил в сторону. Тая накорябала цифры под странным углом, и каждую пришлось внимательно изучать. Тройка или пятерка? Семерка или единица? Девятка или ноль? Пальцы замерзли и отказывались слушаться, телефон тормозил от холода. Нюта кожей чувствовала, как уходит время. Что успеет случиться в отделении с Таей, пока они сумеют вытащить ее на свободу? И кто это – они? Окоченевшая младшая научная сотрудница биолого-почвенного института? Или Груня – то ли владелица кафе, то ли любовница Лысина? А