Политические сочинения. Том II. Социальная статика - Герберт Спенсер

Если затем наделять каждого произведениями в тех размерах, в которых он способствовал их созиданию, то это будет согласно с законами справедливости, но зато вовсе не исполнимо. Если бы все люди обрабатывали землю, то, может быть, нашлись бы способы для приблизительного определения их прав; но совершенно невозможно определить, как велик относительный размер участия различных родов работников, занятых интеллектуальным и материальным трудом, при созидании всей массы предметов, необходимых для жизни. Для подобного распределения мы не имеем никакого другого закона, кроме закона спроса и предложения, а этот-то закон именно и отвергается таким устройством[34].

§ 4. Гибельный для коммунистической теории аргумент заключается в том явлении, что потребность собственности составляет один из существенных элементов нашей природы. Мы уже несколько раз упоминали о признанной истине, что страсть к приобретению – это инстинктивное стремление, совершенно отличное от желаний, которых удовлетворение обеспечивается собственностью; такому стремлению человек часто следует в ущерб упомянутым желаниям. Если наклонность к личному приобретению составляет действительно одно из условий человеческого устройства, то общество, которое установлено на таких началах, что не дает этой наклонности удовлетворения, не может быть признано правильной общественной формой. Социалисты утверждают, что частное присвоение имущества заключает в себе злоупотребление этой наклонности; по их мнению, правильное ее отправление побуждает нас экономизировать для пользы всего общества. Пытаясь таким образом выйти из одного затруднения, они запутываются в другом. Они упускают из виду, что каково бы ни было этимологическое значение слов «употребление» и «злоупотребление» способностью, во всяком случае разница между тем и другим может заключаться только «в степени»; у них же разница выходит «в роде». Жадность есть злоупотребление стремления к пище; робость – это злоупотребление чувства умеренности, порождающего благоразумие; раболепие – это злоупотребление чувства, порождающего уважение; упрямство – злоупотребление твердости воли. Во всех этих случаях мы видим, что злоупотребление отличается от правильного проявления только количеством, а не качеством. То же можно сказать и об инстинкте накопления. Может быть, совершенно справедливо, что стремлениям этого инстинкта следовали и следуют до сих пор до пределов крайней нелепости; но справедливо также, что изменение в общественных отношениях не изменит ни его природы, ни его назначения. Насколько бы ни были уменьшаемы его размеры, он все-таки останется инстинктом личного приобретения. Отсюда следует, что всегда должно существовать такое учреждение, которое давало бы ему возможность проявляться, а следовательно, и частная собственность должна быть сохранена. Должно существовать право частной собственности, ибо под именем «правда» мы разумеем отношение, указанное Божеским повелением и гармонирующее с человеческим устройством.

§ 5. Прудон и его партия ставят себя в положение еще более неловкое. Они утверждают, что «всякая собственность есть кража». Если это так, если никто не может по справедливости быть исключительным владельцем какой-либо вещи и, как мы выражаемся, приобрести на нее право, то между прочими последствиями из такого положения будет и то, что он не имеет права на вещи, которые им потребляются в пищу. Если пища не принадлежит человеку прежде, чем он станет ее есть, то каким же образом она вообще может сделаться его принадлежностью? Повторяем вопросы Локка: «Когда начнет она превращаться в его собственность: когда он ее переваривает? Или когда он ее ест? Или когда он ее варит? Или когда он приносит ее к себе домой?» Если ни одно предварительное действие не может обратить ее в его собственность, то это не может быть сделано и превращением, она не будет его собственностью и тогда, когда будет обращена в его ткани. Проводя эту идею последовательно далее, мы приходим к любопытному заключению. Кожа, кости, мускулы и т. д. – все, из чего состоит человек, создано из питательных веществ, не принадлежащих ему; поэтому человек не имеет права собственности на свое тело и на свою кровь – не имеет никакого основательного права на самого себя, он столь же мало имеет справедливых притязаний на свои члены, как и на члены другого человека. Он имеет столько же права на тело своего соседа, сколько и на свое собственное! Если бы мы были устроены так же, как сложные полипы, где несколько индивидуумов прирастают к одному общему для них живому туловищу, то подобная теория была бы основательна. Но так как применение коммунизма нельзя довести до этих размеров, то лучше оставаться при старом учении.

§ 6. Дальнейшие доказательства будут, кажется, излишними. Мы видели, что право собственности можно вывести из закона равной свободы, что оно имеет основание в устройстве человека, и что его отрицание приводит к абсурду. Едва ли была бы надобность доказывать, что отнятие чужой собственности есть нарушение закона равной свободы и потому заключает в себе несправедливость, если бы нам не пришлось впоследствии часто ссылаться на этот предмет. Если А присваивает себе что-нибудь принадлежащее Б, то одно из двух должно случиться: или Б делает то же самое с А, или он не делает этого. Если у А нет собственности или если собственность эта недоступна для Б, то ясно, что Б не будет иметь возможности воспользоваться равной свободой по отношению к А и потребовать от него вещь равной ценности – А, следовательно, захватил большую долю свободы, чем он предоставил Б, и нарушил закон. Если собственность А будет доступна для Б, и А дозволит Б пользоваться равной свободой и вознаградить себя, то не будет нарушения закона; на деле из этого выйдет обмен. Подобная сделка может, однако же, иметь место только в теоретических соображениях, потому что А не может иметь никакого повода присвоить себе собственность Б с намерением предоставить ему право взять у себя равноценное; если А действительно имеет такое намерение, то гораздо проще будет ему приступить к обмену с общего согласия, обыкновенным порядком. Единственный случай, который может побуждать к такому образу действий, – это тот, когда А берет у Б вещь, с которой Б не желает расстаться, т. е. если А не может дать Б ничего такого, что бы Б считал равноценным. Размер удовлетворения, которое Б получает от своих вещей, составляет для него меру их ценности. Итак, если А не может дать Б вещь, которая бы доставляла ему равное удовлетворение, или, другими словами, если он не может дать ему того, что он считает равноценным, то А взял у Б то, что доставляет ему, А, удовлетворение, но не возвратил ничего такого, что бы доставляло равное удовлетворение Б; следовательно, он нарушил закон и присвоил себе больший