Нырнуть без остатка - Катя Саммер

На радостях разворачиваюсь и, не привыкнув к новым габаритам, с ходу цепляю гипсом ручку: сковорода готова улететь мне в ноги, и я уже почти чувствую раскаленный металл. Правда, это только моя буйная фантазия – Никита перехватывает рукоятку слева от меня и удерживает сковороду на конфорке, но только чуть схватившийся белок от такого резкого движения выпрыгивает прямо на плиту.

Бум!

Я рычу от досады. Даже всхлипываю, но не плачу. Просто это правда тяжело! И я знаю, что Никита хочет доказать. Но еще тяжелее представить себя у него дома. Я ведь не могу, как прежде! Я не могу не думать о нем, не могу не думать о поцелуе! Я не хочу, чтобы он видел меня в таком состоянии, чтобы считал жалкой! Я хочу, чтобы он еще хотя бы раз захотел поцеловать так же, как тогда! Но он не захочет, если я буду похожа на побитую зверушку!

Опираюсь на стол здоровой рукой, бормочу под нос и слышу, как Никита встает, а сама смотрю, как бледнеют пальцы – так сильно впиваюсь ими в край.

Он выключает плиту, отставляет сковородку. Подходит сзади и кладет ладони мне на плечи, отчего я вздрагиваю против воли.

Никита медленно ведет пальцами вниз. Я должна бы расслабиться, но только сильнее напрягаюсь. Он осторожно поглаживает страшный синяк рядом с гипсом – тот переливается всеми цветами радуги. Снова слышу его вкрадчивый голос: болит? И мотаю головой. Горский тихо смеется и целует в макушку.

– Поехали? – спрашивает.

Как он почувствовал, что я сдаюсь?

– Зачем ты хочешь забрать меня?

Я тебе никто.

– Потому что могу.

Никита не оставляет путей к отступлению. Приходится согласиться и перебрать рюкзак у него на глазах. А в машине по дороге за город я думаю о том, как так вышло. Как тот резкий, хмурый и далекий, как космос, мастер спорта по плаванию на открытой воде оказался ко мне так близко, на соседнем сидении авто? Только руку протяни. Как холод в его глазах стал теплой снежной подушкой, которая греет? Могла ли я подумать, что буду ехать к нему домой? И не первый раз. Еще и хотеть, чтобы он увидел во мне нечто большее, чем девочку Раду с переломом, которую нужно пожалеть? Нет, о таком я точно не мечтала.

Останавливается Никита в пути всего раз, у супермаркета с аптекой. Как выясняется, чтобы взять обезболивающее и целлофановые пакеты – говорит, для купания. Это мило, что он думает наперед, у меня вот, например, в голове только его мятный запах.

На подъезде к жилищу Горского машина нарывается на кочку, и я шиплю. Больно. Никита на удивление неприлично ругается под нос, а дальше едет до невозможного медленно. После он помогает мне выбраться и, прихватив за талию, ставит на землю. Он следит, чтобы у меня получилось разуться и снять куртку. Меня уже порядком бесит это внимание. Кажется, будто развалюсь без него.

– Так, остановись! – начинаю грубо и сразу смягчаюсь: – Я не калека и вроде бы в своем уме. Давай я буду просить, если мне понадобится помощь.

Жду возмущений в ответ или колкого взгляда, но нет.

– Как скажешь, – с легкостью соглашается Никита, пожимает плечами и уходит.

Я опять все испортила? Что не так?

В ванной комнате, куда сбегаю, хочется быстрее избавиться от одежды. Но, понятное дело, «быстро» не выходит. Выходит куда медленнее, чем обычно, со всеми этими пуговицами и колготками! А еще дольше я пытаюсь упаковать руку в целлофан и перевязать резинкой, как объяснил Горский, чтобы не намочить гипс.

С такой бандурой, конечно, естественные потребности сразу становятся какими-то неестественными. Я постоянно цепляю что-то, все валится из рук. Никита даже стучит, спрашивая, в порядке ли я.

– Да! – резко отвечаю и почему-то уверена, что он смеется.

Купаюсь я недолго. Просто ужасно неудобно – даже намылиться толком не получается. Но здесь бесспорно лучше, чем в общаге. Поверьте, я представила.

Когда достаю из рюкзака щетку и чищу зубы левой рукой, правая почему-то по привычке дергается, приходится останавливать ее сознательным приказом. После этого левая начинает тормозить и тыкать зубной щеткой в язык. Дурдом. Бросаю ее в стаканчик – белую, новую – и улыбаюсь: а они неплохо смотрятся вместе с хозяйской черной.

Я надеваю чистую майку с широким горлом и возвращаю бандаж, думая о Волке. Как он там, бедный, без меня? Агрессивно размышляю над предложением Никиты забрать друга, но не уверена, что это хорошая идея. Пока точно уж нет. Я не уверена, что сама долго пробуду здесь. Нужно попросить Иру присмотреть за героем пару дней. Потом мне все равно придется явиться к Макарову с отчетом, вот и заеду в питомник.

Пока спускаюсь вниз на звук, вспоминаю целительницу мадам Помфри из «Гарри Поттера», которая умела сращивать кости волшебной палочкой. Не помешало бы – избавило от неловкости и многих проблем.

Будучи мыслями где-то в Гриффиндоре, нахожу Никиту на кухне – он раскладывает покупки. И оказывается, помимо обезболивающих, там еще много всего.

– Орехи, апельсины – тебе сейчас не помешает что-то полезное. А вот еще. – Он ставит пузырек каких-то модных витаминов.

– А «Костероста» не завалялось? – я шучу, но Никита не понимает.

– Чего?

– В «Гарри Поттере» лекарство было такое. За ночь сращивало кости.

– Иногда забываю, какая ты…

– Только попробуй сказать – маленькая!

– …странная, – заканчивает он, и я снова кусаю губы.

Первый день становится настоящим испытанием. Я привыкаю спать с гипсом – он путается в одеяле, звонко бьет о прикроватную тумбочку, холодит руку. Из-за этого снится, будто я бегаю по заснеженному лесу и ищу варежки. Просыпаюсь в пять утра – еще темно. Решаю поесть, потому что живот недовольно урчит: вечером кусок в горло не лез. А так как ничего, что можно употребить без шума, я не нахожу, беру банку с маринованными огурцами с полки и даже умудряюсь открыть ее с помощью