Море и жаворонок. Из европейских и американских поэтов XVI–XX вв. - Антология

виноградными листами,

И скрыт в том лесе, что тебя оплел.

Но нет, фантазий буйный произвол

И петли мыслей, вьющихся кругами,

Тебя не стоят. Прошурши ветвями

Могучими – как будто вихрь прошел —

О пальма стройная! – и отряхни

Ненужную завесу перед взглядом:

Мечты – сравнятся ли с тобой они?

Взирать, внимать твоим речам-усладам…

Я новый воздух пью в твоей тени

И ни о чем не думаю; ты – рядом.

Роберт Браунинг

1812–1889

Свою первую поэму «Полина» Браунинг опубликовал в 1833 году. В 1834 он побывал в России, сопровождая английского посла. В Петербурге, видимо, написано первое из хрестоматийно известных стихотворений Браунинга «Любовник Порфирии». В сентябре 1846 года он женился на поэтессе Элизабет Баррет, известной в дальнейшем как Элизабет Браунинг, после чего до самой ее смерти они жили в Италии. Основатель поэтического жанра «драматического монолога». Самое крупное его произведение – поэма «Кольцо и книга» (1869).

Любовник Порфирии

Под вечер дождь пошел сильней,

И ветер стал свирепей дуть:

Он злобно рвал листву с ветвей,

Старался пруд расколыхнуть;

И страхом сдавливало грудь.

Я вслушивался трепеща,

Как вдруг – из тьмы – скользнула в дом

Порфирия; не сняв плаща

(Вода текла с нее ручьем),

На корточках пред очагом

Присела, угли вороша, —

И, лишь пошла струя тепла,

Шаль развязала не спеша,

Перчатки, капор, плащ сняла.

Глядел я молча из угла.

Она шепнула: «Дорогой!» —

И села рядом на скамью,

И нежно обвила рукой

Мне плечи: «Я тебя люблю!» —

И бледную щеку мою

Склонила на плечо к себе,

Шатром льняных волос укрыв…

О, не способная в борьбе

Решиться с прошлым на разрыв,

Ради меня весь мир забыв!

Но и средь бала захлестнет

Вдруг сострадание к тому,

Кто ждет ее, скорбя; – и вот

К возлюбленному своему

Она пришла сквозь дождь и тьму.

Не скрою, я торжествовал;

Я ей в глаза глядел, как Рок,

Блаженно, молча… Я решал,

Как быть мне, – и решить не мог.

Прекрасный, бледный мой цветок,

Порфирия!.. Восторг мой рос,

Как вал морской. И я решил,

Как быть; кольцом ее волос

Я горло тонкое обвил

Три раза – и рывком сдавил.

Она, не мучась, умерла —

Клянусь! Как розовый бутон,

В котором прячется пчела,

Я веки ей раскрыл. Сквозь сон

Сиял в них синий небосклон.

Тогда ослабил я кольцо

Волос, сдавивших шею ей,

И в мертвое ее лицо

Вгляделся ближе и нежней:

Порфирия была моей!

Склонившись к другу на плечо,

Она казалась весела

И безмятежна – как еще

Ни разу в жизни не была:

Как будто счастье обрела.

Вот так мы с ней сидим вдвоем

Всю ночь – постылый мир забыт —

Сидим и молча утра ждем.

Но ни звезда не задрожит;

И ночь идет, и Бог молчит.

Моя последняя герцогиня

Взгляните, сударь: здесь, на полотне,

Портрет моей последней герцогини.

Не правда ль – как живая? Фра Пандольф —

Художник, сотворивший это чудо.

Желаете присесть полюбоваться?

Я упомянул имя живописца

Намеренно. Ни разу не бывало,

Чтоб новый гость, вглядевшись в этот образ,

В сияющую глубину зрачков,

Не повернулся бы ко мне (лишь я

Могу раздвинуть занавес картины),

И не спросил бы – но не вслух, а молча:

Что означает этот взгляд? Синьор,

Спросите – вы не первый! Я скажу вам.

Нет, не одно присутствие супруга

Зажгло такой румянец оживленья

На щечках герцогини. Может быть,

Сказал художник: «Обнажим слегка

Запястье» – или: «Эта кисть и краски

Бессильны передать игру теней

На шее госпожи». Подобный вздор

(Обычная галантность) мог тотчас же

Смутить ее до слез. Она была —

Как бы сказать? – уж слишком благодарной,

Чрезмерно впечатлительной, всегда

И всем кругом готовой восхищаться.

Чем – все равно. Обновкой от супруга —

Красиво догорающим закатом —

Вишневой веткой, сорванной в саду

Каким-нибудь шутом и поднесенной

С ужимкой глупой, – белоснежным мулом,

Катающим ее вокруг террасы, —

Все вызывало в ней вздох удивленья

И радости. Она так горячо

Благодарила каждого, как будто

(Как объяснить вам?) будто бы равняя

То, что я дал ей – герб восьмивековый

И титул мой, – с любым ничтожным даром.

Кто станет унижаться, упрекая

За эти пустяки? Когда б я даже

Нашел слова и объяснил: «Вот это

Мне неприятно, в этом – упущенье,

А в том – чрезмерность», – если бы она

Со всем без пререканий согласилась

И приняла урок, – и в этом был бы

Оттенок униженья; а к такому

Я не привык. Конечно же, синьор,

Она мне улыбалась; но кому

Она не улыбалась точно так же?

Шло время; это стало нестерпимым.

Я дал приказ; и все улыбки сразу

Закончились. Она здесь как живая,

Не правда ль? Но пора; нас ждут внизу.

Я полагаю, благородство графа,

Синьор посол, – ручательство того,

Что справедливые мои условья

Насчет приданого он не отвергнет,

Хотя, как я сказал, вся цель моя —

В его прекрасной дочери. Сойдемте

К другим гостям. Лишь задержите взор

На бронзовом Нептуне с колесницей

Морских коней. Не правда ль, мощно? Клаус

Из Инсбрука отлил мне это чудо.

Эмили Бронте

1818–1848

Сестра известных