Море и жаворонок. Из европейских и американских поэтов XVI–XX вв. - Антология

Ни флейты, ни кифары, ни дымков

        От смол благоуханных;

Ни рощи, ни святыни, ни жрецов,

        От заклинаний пьяных…

О Светлая! Быть может, слишком поздно,

Пытаться воскресить ушедший мир,

Когда священны были звуки лир,

Лес полон тайн и небо многозвёздно.

Но и теперь, хоть это все ушло,

Вдали восторгов, ныне заповедных,

Я вижу, как меж олимпийцев бледных

Искрится это легкое крыло.

Так разреши мне быть твоим жрецом,

        От заклинаний пьяным;

Кифарой, флейтой, вьющимся дымком —

        Дымком благоуханным;

Святилищем, и рощей, и певцом,

        И вещим истуканом!

Да, я пророком сделаюсь твоим —

И возведу уединенный храм

В лесу своей души, чтоб мысли-сосны,

Со сладкой болью прорастая там,

Тянулись ввысь, густы и мироносны.

С уступа на уступ, за склоном склон

Скалистые они покроют гряды,

И там, под говор птиц, ручьев и пчел,

Уснут в траве пугливые дриады.

И в этом средоточье, в тишине

Невиданными, дивными цветами,

Гирляндами и светлыми звездами —

Всем, что едва ли виделось во сне

Фантазии, шальному садоводу, —

Я храм украшу – и тебе в угоду

Всех радостей оставлю там ключи,

Чтоб никогда ты не глядела хмуро,

И яркий факел, и окно в ночи,

Раскрытое для мальчика Амура!

Зимней ночью

Зимой, в ночи кромешной,

    Блаженный нищий сад,

Ты позабыл, конечно,

    Как ветви шелестят.

Пускай ветрам неймется

И дождь холодный льется,

Придет весна – вернется

    Зеленый твой наряд.

Зимой, в ночи кромешной,

    Блаженный ручеек,

Ты позабыл, конечно,

    Как летний свод высок.

Тебя лучи не греют,

В плену хрустальном тлеют,

Но сон тебя лелеет,

    Морозы не томят.

Вот так бы жить, не мучась

    Ни скорбью, ни виной,

Забыв про злую участь

    Под коркой ледяной!

Но как найти забвенье,

Печали утоленье,

Хотя бы на мгновенье, —

    Стихи не говорят.

Сонеты

Море

Там берега пустынные объяты

Шептанием глухим; прилива ход

То усмирит, то снова подстрекнет

Влиянье чародейственной Гекаты.

Там иногда так ласковы закаты,

Так миротворны, что дыханье вод

Едва ли и ракушку колыхнет —

С тех пор как бури улеглись раскаты.

О ты, чей утомлен и скучен взор,

Скорее в этот окунись простор!

Чей слух устал терпеть глупцов обиды

Или пресыщен музыкою строф —

Ступай туда и слушай гул валов,

Пока не запоют Океаниды!

Гомеру

В чудовищном невежестве своем

Мечтаю вновь узреть твои Киклады —

Как будто за ближайшим маяком

Дельфинов и коралловые гряды.

Так ты был слеп? Пусть так! Но заодно

С Юпитером ты жил в чертогах славных,

Ступал с Нептуном на морское дно

И с Паном слушал пенье пчел дубравных.

Во тьме видней огонь береговой,

Трава свежей над пропастью глубокой,

Есть завязь утра в полночи глухой,

Тройное зренье – в слепоте пророка.

Так видишь ты, как видеть не могли

Все боги Неба, Ада и Земли!

Коту госпожи Рейнольдс

Что, котик? Знать, клонится на закат

Звезда твоя? А сколько душ мышиных

Сгубил ты? Сколько совершил бесчинных

Из кухни краж? Зрачков зеленых взгляд

Не потупляй, но расскажи мне, брат,

О юных днях своих, грехах и винах:

О драках, о расколотых кувшинах,

Как ты рыбачил, как таскал цыплят.

Гляди бодрей! Чего там не бывало!

Пускай дышать от астмы тяжело,

Пусть колотушек много перепало,

Но шерсть твоя мягка, всему назло,

Как прежде на ограде, где мерцало

Под лунным светом битое стекло.

Записано на чистой странице поэмы Чосера «Цветок и лист»

Поэма эта – рощица, где дует

Меж чутких строк прохладный ветерок;

Когда от зноя путник изнемог,

Тень лиственная дух его врачует.

Зажмурившись, он дождь росинок чует

Разгоряченной кожей лба и щек

И, коноплянки слыша голосок,

Угадывает, где она кочует.

Какая сила в простоте святой,

Какая бескорыстная отрада!

Ни славы мне, ни счастия не надо —

Лежал бы я теперь в траве густой

Без слов, без слез! – как те, о чьей печали

Никто не знал… одни лишь птицы знали.

«За полосою долгих дней ненастных…»

За полосою долгих дней ненастных,

Мрачивших землю, наконец придет

Желанная теплынь – и небосвод

Очистится от пятен безобразных.

Май, отрешась от всех забот несчастных,

Свои права счастливо заберет,

Глаза овеет свежестью, прольет

Дождь теплый на бутоны роз прекрасных.

Тогда из сердца исчезает страх

И можно думать обо всем на свете —

О зелени – о зреющих плодах —

О нежности Сафо – о том, как дети

Во сне смеются, – о песке в часах —

О ручейке – о смерти – о Поэте.

Перед тем, как перечитать «Короля Лира»

О Лютня, что покой на сердце льет!

Умолкни, скройся, дивная Сирена!

Холодный Ветер вырвался из плена,

Рванул листы, захлопнул переплет.

Теперь – прощай! Опять меня зовет

Боренье Рока с Перстью вдохновенной;

Дай мне сгореть, дай мне вкусить смиренно

Шекспира этот горько-сладкий плод.

О Вождь поэтов! И гонцы небес,