Адский поезд для Красного Ангела - Франк Тилье

Перед моими глазами, среди сыплющихся раскаленным дождем искр, в мучительном дыму, погибал мир гвианки, мир этой великодушной силы. Сама материя, символизирующая ее приход на землю, серыми спиралями улетала подальше от этого мира, от жестокости Человека без лица, улетала, быть может, чтобы обрести приют где-нибудь на краю неба…

Все рушилось, исчезало. Улики, содержащаяся в компьютерах ценная информация, отпечатки. На мне лежало проклятие! Самое настоящее проклятие…

Человек без лица… Безмерная жестокость; перемещающееся от тела к телу, ползущее от жертвы к жертве огненное дыхание, сеющее на своем пути смерть и разрушение. Сознание, преданное дьяволу, худшим ужасам мира, превращающее даже это худшее в немыслимое при помощи всего одного цвета — алого.

День ото дня он совершенствовался в своем зле, разнообразил зверства, оттачивая охотничье мастерство, с каждым разом еще глубже погружаясь в неописуемое кощунство. Он играл со смертью, глумился над законами, над человечеством, над жизнью и всеми понятиями, придающими смысл существованию. Он был проводником Зла. Или он сам был этим Злом? Я всерьез, совершенно всерьез задумывался над этим вопросом…

Я всю жизнь буду помнить день моей свадьбы, праздничные лица ликующей толпы, трепещущие на летнем ветру белые ленты на блестящих капотах автомобилей.

Однажды, роясь в комоде у нас в спальне, я обнаружил старую картонную коробку, в которой лежало аккуратно сложенное свадебное платье Сюзанны. Прикоснувшись кончиками пальцев к валансьенскому кружеву, я раздул горячий огонь воспоминаний и в мечтах перенесся к теперь уже такому далекому началу моей некогда счастливой жизни. Мыслями я вернулся в маленькую церковь в Лоос-ан-Гоеле: перед ней под руку со своим отцом стояла Сюзанна с букетом роз, камелий и орхидей, который она прижимала к груди. Мне вспомнилось, как бросали в небо горсти риса, как мы под смех детишек, взявшись за руки, стремительно бежали, вспомнились вздувшиеся от ветра платья подружек невесты…

Цветок остается цветком, даже лишенный листьев, даже увядший или сожженный красным оком солнца. Воспоминания бледнеют, но не исчезают, они приходят и уходят, как языки пены на прибрежный песок, чтобы уползти обратно еще более плотными. Воспоминания создают нас в гораздо большей степени, чем наше прошлое… Я каждый день цеплялся за них, чтобы превозмочь боль утраты моей жены, моей Сюзанны.

Но поразительно, как злосчастные дни тоже впечатываются в память, подобно нравственному ожогу, как они ранят душу. В детстве — мне только что исполнилось десять — как-то во вторник я увидел собаку, немецкую овчарку, раздавленную и раскромсанную на куски грузовиком с прицепом. Мы возвращались из Аннеси, после редких в моем детстве каникул. Незабываемые мгновения в белой постели заснеженных гор, рядом с родителями, итальянское мороженое, которое мы ели, катаясь на водных велосипедах. Но эта собака, ее последний взгляд, этот леденящий душу стон… Я до сих пор ясно, как собственное отражение в зеркале, вижу ее наполненные ужасом черные глаза… Образ, прицепленный к вагонам моих воспоминаний, будет сопровождать меня повсюду, где бы я ни был, даже во сне. И, подобно старому призраку, он не даст мне покоя, пока я тоже не рухну в Большой каньон.

День смерти Дуду Камелиа провел в моем мозгу огненную межу, и никогда, никогда будущее не изгонит из него ужасов, увиденных мною тогда…

Вскоре после приезда пожарных зазвонил мой сотовый, и я узнал, что длинная череда несчастий только началась.

— Шарк, это Леклерк! Инспектор Брайяр обнаружил кое-что очень важное!

— Что… что вы говорите?

— Благодаря тебе… Ты велел Сиберски каждый день запрашивать базу системы обработки информации по установленным преступлениям. Прежде чем отправиться в родильный дом, он передал твое поручение Брайяру. Короче, он ввел критерии поиска, свойственные каждому убийству, и сегодня утром получил ответ. В своем доме обнаружена преподавательница химии, связанная и с кляпом, все в точности как у предыдущих жертв. Перед тем как свалить, этот тип увешал ее тело зажимами-крокодильчиками. И догадайся, что еще…

У меня кружилась голова. Лучи вращающихся на пожарной машине маячков слепили меня, проникали в мозг, точно электрические стрелы.

— Шарк, ты слушаешь?

— Да… Что?

— Девушку пытали, но она жива!

— Жива?

— Ты правильно понял! Пытки оказались поверхностными, она не слишком пострадала. Он усыпил ее анестетиком, но мы пока не знаем, каким именно.

— Кетамином?

— Маловероятно, если учесть, что, по ее словам, он использовал смоченную ткань. Возможно, эфир или хлороформ…

Оставалось ли у меня время для размышлений? Я сделал знак пожарному, он подбежал, и я попросил его найти мне аспирин. Кромбе унесли на носилках.

— Шарк, мне кажется, ты отключаешься! Что происходит?

— В котором часу на нее напали?

— Около двадцати трех. По ее утверждению, в два часа ночи он сбежал.

Теоретически убийца мог совершить два акта за одну ночь. Возможно, он привез в этот дом Дуду Камелиа, связал ее, потом занялся девушкой и вновь вернулся, чтобы прикончить старуху. Или, наоборот, сначала девушку у нее дома, а потом, сразу после, Дуду Камелиа.

Но как могло случиться, что на своем кровавом пути он оставил жертву в живых?

— Ладно. Шарк, что у тебя происходит? Что там за базар?

— Только что посреди Компьенского леса я обнаружил труп своей соседки…

— Что?! Я полагал, ты напал на след подружки Приёр? Что за бардак?..

Короткое молчание. Я услышал, как щелкнула жевательная резинка.

— Убийца занялся моей соседкой. Он притащил ее сюда, чтобы пытать в полной безопасности!

— Но… Вот черт! Что ты говоришь? Ничего не понимаю! Когда? Как? Объясни.

— Тоже сегодня ночью. Он привязал ее к стулу, пытал, затем извлек из черепа ее мозг и выложил на стол.

— С чего вдруг твою соседку? Какая связь с другими жертвами?

— Никакой прямой связи. Но именно она навела меня на след бойни. Не знаю, как убийца об этом узнал, но он узнал. Она обладала даром ясновидения. Вероятно, он опасался, что она его узнает. Что она в конце концов поймет, кто скрывается за Человеком без лица…

— Человек без лица? Ты вообще что себе думаешь? У тебя что, крыша поехала? Или сериалов насмотрелся? Черт возьми! Шарк, во что ты играешь?

Я отвел трубку и, выпив аспирин в стакане воды, спросил:

— Есть возможность допросить эту преподавательницу?

— Боюсь, будут бюрократические проблемы. Сейчас дело находится у жандармов. Прокурор Республики откажется объединить дела, пока у него не будет формального доказательства, что речь идет об одном и том же человеке, нашем убийце. Закон дурной, но надо подчиниться.

— Расследование может уйти у нас из-под носа?

— Официально да. И все же загляни туда. Эта женщина живет в парижском предместье Вильнёв-Сен-Жорж; в настоящий момент она находится в больнице Анри-Мондор в Кретейле… В большей степени травмирована психически, нежели что-то другое. Скажи, ты считаешь, что речь идет о том же убийце?

— Странное совпадение методов… Утечек в прессу не было?

— Эти сволочи-журналюги повсюду лезут. Очень может быть, что через несколько дней паника охватит столицу, а значит, всю страну. Но пока нет никакой утечки. Кроме нашей команды, никто в точности не знает, каким образом были совершены эти преступления. — Отвратительный шум прервал наш разговор. Настоящее землетрясение. Леклерк сморкался. — Похоже, с этими перепадами температуры я подхватил насморк. Значит, тот же убийца?

— Если утечек не было, трудно предположить что-то другое. Важно понять, почему он ее пощадил…

— Скажи… Я опять про этого Человека без лица, как ты говоришь… Надеюсь, ты в такие штуки не веришь?

Я сделал вид, что не понял:

— В какие?

— В эту потустороннюю муть. В эти истории о ясновидении, оккультных силах, стучащих духах, которые возвращаются на землю, чтобы отомстить за себя?

— Надо, чтобы вы прислали сюда бригаду. У нас есть отпечатки колес и, возможно, другие улики, скрытые где-нибудь в лесу. Нужно прочесать местность частым гребнем. А я поеду домой, постараюсь восстановить сценарий ночного происшествия… Что же касается этих потусторонних сил… Нет, я в них не верю…

Я закончил разговор ложью. На самом деле не так уж я и солгал. Я верил, не веря. Вроде как едят, не ощущая голода.

Я не знал, куда приведут меня эти кровавые пути, но отныне я мечтал лишь об одном: чтобы эта долгая моральная пытка закончилась, и как можно скорее…

Глава девятая

Полиция заполонила мой дом, особенно квартиру Дуду Камелиа. Во внутреннем дворе, между проездами, в центре небольшого цветущего парка, собрались зеваки. Те, кто ее знал, спрашивали себя, что могло стрястись со старой негритянкой, такой заурядной дамой. В толпу затесались журналисты местного канала, они совали микрофоны хитрецам, делающим вид, что они кое о чем осведомлены, хотя ничего не знали.