Локомотив параллельного времени (сборник) - Изабелла Валлин

Мы въехали в город, каждый на своей колеснице, запряжённой шестёркой белых лошадей.

Мы долго тренировались перед представлением.

Мы изображали богов, соревнующихся в искусстве быстрой езды.

Нам давно приписывают божественное происхождение.

Многие о нас слышали, но не многие видели.

Толпа на площади выкрикивала наши имена, бросала цветы, напирала на охрану, стоящую цепью вдоль дороги.

Мы промчались с гиканьем, покрытые потом и пылью, одетые в белые туники.

Мы пронеслись, как знамёна.

У царского дворца нас встречали с музыкой.

Рабы принимали у нас поводья, отирали нас губками, смоченными розовой водой, протягивали кубки с прохладным лёгким вином.

На моей шее сегодня красуется символ рабства – железный ошейник, подаренный Горностаем.

– Всё хорошо, пока Горностай не появится, – говорит Игорь вполголоса.

– Давно его не видно. Может, не появится? – отвечает Мушка, опасливо поглядывая на меня.

– Как же! Эта белая крыса не упустит случая опозорить нас в очередной раз. То коней у кого-нибудь уведёт, то паруса снимет, – комментирует как бы самый честный Милан Рысь.

– Главное – не у нас, – вздыхает Дорио.

Пир с сильными мира сего – это танец на тонком льду.

Мы чувствуем на себе масленые взгляды сенаторов и знати.

Милость легко может смениться немилостью, честь – бесчестьем.

Наша защита – легенда о том, что мы храним друг другу верность.

Как увязать с легендой появление среди нас Горностая?

Я знаю: он придёт сегодня. Я чувствую: он где-то рядом.

Музыка заиграла в ритме танца. Мы не стали утомлять гостей ожиданием. Мы вышли танцевать, как когда-то на рынке рабов.

Сначала мы танцевали без наших мужчин, потом к нам вышел Дорио, за ним – остальные.

Никто не верит в демократичность наших отношений.

Зрители пытались определить, кто кому отдаёт предпочтение.

Танец с Миланом увлёк меня, но в желании представить себя публике моим фаворитом он слишком распускал руки. Когда Милан перешел границы, я оборвала танец и вышла из залы.

У входа во дворец слышался шум потасовки. Какой-то тощий заросший оборванец пытался прорваться сквозь цепь охраны.

«Господи! Да это же Горностай! Что с ним стряслось?!»

– Горностай!

– Фаина!

– А худой! Одни кости! Как из могилы!

– В плену был, на галерах. Сбежал.

– Давай скорей отсюда. Хорошо, что никто не видел. Голодный?

– Как зверь!

Горностай крепко обнял меня…

– Думал: никогда живым не выберусь с этой галеры. Не знаю, как получилось? Рванул цепь, и она разорвалась. Проржавела, наверное. Мы все там сидели, прикованные одной цепью. Товарищи домой подались, а я вот к тебе сначала.

– А потом домой, конечно?

– Фаина! – Горностай посмотрел на меня умоляюще.

В людной, шумной, прокуренной таверне никто не обращал на нас внимания. Горностай жрал, как голодный тигр, а я смотрела на него с любовью. Этим и была сыта. Поэтому пила без закуски. Напрасно.

Я отключилась неожиданно.

Мне снился сияющий храм из неизвестного металла. Он стоял, как вонзённый в землю меч.

Чёрные мохнатые твари подбирались к храму, но их раз за разом отбрасывала силовая волна. Эти волны слабели, и чудовища подбирались всё ближе.

Они были сильные, но неуклюжие, как медведи. Их без труда поразили наши стрелы.

На полу храма лежали боги. Они были прекрасны.

Низвергнутые на землю, боги умирали. Один из них открыл помутившиеся страданием глаза. Он приподнялся и протянул ладонь, над которой висела маленькая светящаяся сфера.

Я проснулась в какой-то каморке, на огромном горбатом тюфяке и с Горностаем на мне. Горностай храпел. Тюфяк тоже. У двери в каморку стояла огромная палица. Голова болела. Подняться не было сил.

Я растолкала Горностая.

– Что это под нами?

– Он всё равно спит. Нам же надо было где-то упасть?

– А вдруг проснётся?

– Знаешь, как мы с тобой орали? Не проснулся. Фаина, ты извини, но мне пора.

– Я тебя ненавижу.

– Я знаю. Куда я от тебя денусь?

Он нежно поцеловал меня на прощанье.

…Я прилетел в этот мир не по своей воле.

За тяжкие преступления перед разумными существами и духами я осуждён высшим советом быть вечным узником невидимой тюрьмы.

Раб не выбирает. Раб не имеет ничего своего.

В цепи моих перевоплощений приходилось вселяться в существ, подобных сосудам наполненным нечистотами, и находиться в них – было тяжкой пыткой.

Но наконец, судьба улыбнулась мне.

Я был отдан в дар людям, связанным между собой узами наречённого братства, супружества, дружбы и любви.

Мне предписано вселяться в каждого из них поочерёдно.

Эти тринадцать – восемь женщин и пятеро мужчин – странствуют по свету, оберегая друг друга, разделяя счастье и горе, находки и потери.

Их тела и души – прекрасные храмы, окуренные благовониями, озарённые светом. Но вот среди них появился четырнадцатый, по прозвищу Горностай. Мне не предписано служить ему, но он мне нравится больше всех. Он дух свободы.

Светлые излучения прекрасных душ моих хозяев напитали меня настолько, что я способен теперь дать жизнь себе подобному и положить конец моему одиночеству. Мой детёныш не будет рабом. Он будет моим товарищем и вольным другом Горностая…

Снег на Горячих Сопках

Небо было ярко-синим в честь корриды.

Толпа взревела. Губернатор, одетый римским патрицием, объявил начало представления. Солдаты вскинули арбалеты, и на большом табло замелькали цифры – секунды нашей жизни.

Мы – семь пятнадцатилетних девочек – стоим на арене. Мы – живые мишени арбалетчиков. Наши прозрачные алые туники трепещут на ветру, как лепестки маков. Сейчас на арену выпустят разъяренного быка. Мы должны его убить за считанные минуты.

Мушка истерически рыдает. Шаха в оцепенении. На них надежды никакой. Этим эльфам-паутинкам на вид не больше тринадцати.

Обе мордовки, похожи, как сёстры. Только Мушка беленькая, синеглазая, а у Шахи волосы как смоль и глаза ярко-зелёные.

Лиска-белоруска и Феникс, беспризорницы-шалавы, ничего не боятся. Обе отмороженные. Обе жертвы группового изнасилования. Лиску брат-недоумок дружкам подарил, когда ей ещё девяти не было, а Феникс к ментам в общагу нелёгкая занесла. Блюстители закона влили в неё бутылку водки и проехались на ней всем скопом.

Лиска и Феникс сильные и мгновенно выполняют приказы, но не способны принимать решения.

Их слёзы превратились в масло. Их вина – красота. У Лиски кожа, как сливки, белая в веснушках, пшеничная грива, светло-серые с темной каймой глаза, длинные рыжие ресницы. Феникс – она как белая африканка и вся словно в золотой пыльце: струящиеся русые волосы, лоснящаяся смуглая кожа, жёлто-зелёные глаза.

Наша главная сила – Голубая Луна, двухметровая дылда, исполненная королевской грации. Она настоящая принцесса-индианка: плащ иссиня-чёрных волос, такие же сине-чёрные раскосые глаза, благородные черты лица.

Наша стратегия, наша надежда – Тоня Бирюза и Роза Моцарт.

Тоня похожа на Алёнушку из народной сказки. Она гений. Постоянно выигрывала на разных олимпиадах для эрудитов. К тому же гимнастка, каратистка.

Роза Моцарт – белокурое дитя в стиле рококо. Тоже гений. Реакция молниеносная, как у змеи. С виду хрупкая фарфоровая куколка. Она железная. Она не чувствует боли. Почти.

Я, Фаина Рябина, – любимая игрушка губернатора. У меня под ногтем острая железная плата. Это серьёзное нарушение. Скрыть что бы то ни было от губернатора невозможно.

«Плутовка», – сказал он ласково, отправляя на смерть.

И вот разъяренный зверь вырвался на арену. Мы, живые красные флажки, бросились врассыпную, и только Мушка стоит на месте, скуля от ужаса. Мгновение – и она, как тряпичная кукла, взлетает в воздух и падает, ударившись о борт арены.

На табло тают секунды жизни.

Тоня бежит впереди быка.

Мы бросились на него с обеих сторон в тот момент, когда он сшиб Тоню с ног. Она не успела подняться. Стрела арбалета пришила её к песку, как бабочку.

Мы навалились сколько есть силы, и я, быстро выдернув из-под ногтя железную плату, полоснула зверя по артерии. Фонтан крови ударил мне в лицо.

В тот момент, когда на табло загудел сигнал «время истекло», я с победным криком подняла над головой вырванное сердце быка.

Толпа снова взревела.

Губернатор довольно улыбался.

Мы оба знали, что это блеф.

Шкуру на шее быка полагалось разгрызть.

Мушка и Тоня медленно возвращались к жизни, с трудом узнавая наши лица.

Мгновение смерти на первом уровне – это долгие годы в лесу хищных деревьев на втором уровне.

Мы – девочки-подростки. Так захотелось губернатору сейчас. Он превращал нас и в детей, и в старух, и в зверей.

Мы были русалками, кентаврами, крокодаврами.

Он наш творец.