Проект 2012 - Дэн Юлин

Кощея считали сильным.

Несмотря на свои тридцать восемь лет, он легко отжимался пятьдесят раз и двадцать подтягивался. Правда, всегда забывал упомянуть, что никогда не приседал со штангой, и когда раздевался, смотрелся комично: развитый торс на бросающихся в глаза рахитичных ножках.

«Приседания – для слабаков» – говаривал он, и приходилось соглашаться: – «Главное – руки».

Никому не хотелось спорить с правой рукой местного мафиози. Не хочет шеф ноги качать – не надо, Бог ему судья, или Босс, как называли того самого мафиози. К тому же, если требовалось, Кощей мог очень хорошо вдарить, после чего не каждый оставался на ногах (даже у кого они были сильными), а некоторые и вовсе вырубались.

А ещё Кощей был не глуп. Не настолько, конечно, чтобы в университете учиться, или помощником директора на заводе работать, но достаточно для превращения из простой торпеды в уважаемого вора в законе. И когда один из его архаровцев выхватил пистолет и начал палить, тут же догадался: пора делать ноги. Сначала, правда, возникло сильное желание наказать кретина, но быстро исчезло. Не из-за охраны (ментам ещё надо сюда добраться), и не потому, что пришли совершить кражу. Нет… Просто громкий шум мог разбудить местных обитателей. И не мог, а точно разбудил, Кощей готов был руку дать на отсечение, или даже голову. Вот и не стал тратить время на выяснение отношений, всё равно шмальнувшего не видел, а ловко повернулся (кто теперь скажет, будто ноги слабые?) и метнулся к выходу.

Но ноги всё-таки подвели… А может, зрение.

В момент, когда до спасительной двери остался шаг, левая нога наступила на что-то твёрдое и круглое. Воображение тут же нарисовало ухмыляющийся человеческий череп, и… почти сразу забилось в панике, когда мафиози вскрикнул от боли и споткнулся.

Кощей подвернул ногу, стараясь не упасть, отклонился от намеченного курса и смаху врубился в стену. Послышался тихий, знакомый по «работе» костяной хруст, и мужчина заорал: в плече что-то сломалось. А когда упал на пол, сразу вспомнил о плохом предчувствии и нежелании идти на «дело».

А вот Ганса, кретина, заметившего Мишку, подобные мысли не занимали. Мыслительный процесс требовал усилий, и двадцатилетний преступник старался использовать серое вещество как можно реже, насколько позволяла ситуация, разумеется. И ведь, правда? Зачем думать, если руки делают всё сами? Бьют, куда надо, выхватывают пистолет и жмут на спусковой крючок. Всё очень быстро и точно, спросите у тех, кого собственноручно на свалке закопал. И дурного предчувствия у Ганса не было, потому что знал Ганс: дело прибыльное, не каждый день в Город атомные генераторы притаскивают, пускай старые и излучающие радиацию, цена от этого не уменьшалась, скорее наоборот.

Надо было видеть лицо бандюка. Улыбка осветила узкий лоб и поросячьи глазки, делая физиономию осмысленной и доброй, тьфу… но действительно, улыбка всех делает краше. Знал преступник, и что шуметь в помещении, тем более стрелять, категорически запрещено, прекрасно знал, но ничего не мог поделать с руками. Хорошие были руки, быстрые, да и зрение не плохое, сумел же Мишку углядеть. Правда, кое-что не увидел даже он, например, ещё одну фигуру в конце коридора…

Кощей попробовал подняться. Чёрта с два… И чуть не взвыл от отчаянья. Всё! Амбец… втихаря не смоется. А если позовёт – его, наверняка, в панике бросят.

Рука скользнула к кобуре.

Был у Кощея и ещё вопрос. И тоже не очень сложный. Кого он заметил слева, когда падал? Одного из своих головорезов…

С той стороны твоих людей нет.

…или стражей?

Шершавая рукоятка с самодельными углублениями под пальцы удобно легла в ладонь.

Ганс успел выстрелить три раза, прежде чем сообразил: происходит странное. Во-первых, стало темнее, кто-то из ребят с фонариком перестал светить; во-вторых – почувствовал в темноте подозрительное шевеленье; ну и, в-третьих, вспомнил наконец, что шуметь в доме нельзя.

Не думая, Кощей выхватил «Беретту» и открыл огонь, одновременно начиная кричать, когда в жёлтых всполохах увидел, в кого стреляет. А затем, уцепившись свободной рукой за дверную коробку, попытался подползти к выходу. Ну же! В следующий миг кто-то с лёгкостью (не помогли бы мощные ноги) оторвал мафиози от пола и швырнул в темноту.

– Не-ет!!! – заорал Кощей, и темнота пришла в движение.

Яростными вспышками стробоскопа в темноте разразилась беспорядочная пальба. Бандиты поняли, что случилось, и стали вырываться из западни.

Западня не пускала…

Ганс развернулся, лицо приятеля белело в темноте, с удивлением увидел в глазах напарника слёзы. Ничего не понимая, заметил на стене прыгающий луч фонарика (рука парня ходила ходуном), нахмурившись, удивлённо поинтересовался:

– Ты чего, а…?

В ответ напарник нечленораздельно промычал, словно ему что-то мешало. Затем это что-то высунулось, и Ганс подумал, будто приятель показывает язык (какого хрена?), но быстро сообразил: для языка штука слишком длинная, и… наверное, гибкая, словно язык превратился в огромного червя и зажил собственной жизнью. Ганс, наверняка, сильно удивился, хотя ничего и не понял, если бы узнал, что мыслил верно.

– Х-х-х, кх-ха-а-а… – вырвалось из раззявленного рта, а затем лицо разлетелось на куски.

Ганс глаза закрыть не успел, тем более испугаться. А когда в лицо полетели горячие ошмётки, тупо облизал губы, чувствуя мягкие, приятные на вкус сладковатые кусочки. Потому и жив остался. Его не очень мощный мозг (совсем не мощный) сумел родить единственную, но необходимую в тот момент мысль: «Это не язык, чёрт возьми, совсем не язык».

То, что напарник умер (а главное, как), в голову отморозку не пришло.

И, наверное, будет не честно, если спасение Ганса зачтётся мозгу, руки бандита тоже не подвели. Вот бы удивилась подружка, на каждом углу трубившая, что уже месяц имитирует оргазм, так как у недоумка маленький член, а руками он может только махать.

Ганс выстрелил ещё два раза, и тот, кто подкрался к приятелю сзади и разорвал несчастному голову, с утробным воем отлетел в темноту.

Сломаны нога, плечо, рука, рёбра, выплывая из обморока, дотошно и с привкусом мазохизма, перечислял Кощей свои потери, короче, изломался весь.

И болело тоже – всё.

Начиная с ногтей на пальцах ног и кончая макушкой. И, пожалуй, макушка болела больше всего – именно ею он врезался в стену. Ну да чёрт с ней, с макушкой, главное руки (не ноги же?) целы, и можно ползти. Хорошо, что можно. Другие, Кощей видел (и слышал!), как летали по комнате его ребята, превращаясь во что-то бесформенное, но уверенно мёртвое, не могли даже ползать. Уже не могли. И всё из-за одного единственного урода.

Кощей осторожно зазмеил к двери, горячо надеясь, что виновника сожрали.

В комнате творилось невообразимое. Ухали и лопались выстрелы. Заставляя вскрикивать и жмуриться, высекали всполохи рикошета, и с неслышным чавканьем влипали в людей. В глаза и нос набивались невидимый в темноте дым и поднятая в воздух пыль. Скрипел на зубах превращённый в крошку цемент. Гудело в ушах. Но весь шум не мог заглушить человеческие вопли. Здоровые мужики шатали ором стены. Наверное, кого разрывали на кусочки. Кому везло – умирали тихо и быстро. А ещё… несчастные метались. Бегали по комнатам, надеясь найти укрытие. И не могли. Лишь налетали на углы, полуистлевшую мебель, валились с рёвом на пол, пытались судорожно подняться. Чувствовали, как сзади приближается смерть, хватает и тянет, и изо всех сил пытались вырваться. Хрипели и брызгали слюной, когда «стальной трос» Ледяного и Прочного опутывал тело, сипели, когда сдавливал горло, и дёргались, когда ломал рёбра.

Умирали…

И если бы не стрельба и дикие крики, можно было услышать, как сочно трещат рёбра и звонко ломается позвоночник. Как с чавкающим звуком сворачиваются шеи и отрываются конечности… Если бы не темнота, увидеть фонтаном хлещущую кровь, забрызгивающую стены, пропитывающую превратившиеся в труху доски пола. Почувствовать, как комната наполняется запахом крови, оружейной смазки и дыма. И как к запахам примешивается вонь человеческих испражнений.

Главное, чтобы не заметили, главное, чтобы не заметили. – Птицей в клетке билась в голове единственная мысль, и заканчивалась: – За что мне это?

Кощей до ломоты сжал зубы, по лицу градом катился пот, стараясь не закричать, перекатился на середину комнаты. Огляделся, на миг глаза застила пелена, и, холодея, заметил наступившую вокруг тишину. Хотел облегчённо выдохнуть, мышцы на миг расслабились, когда сообразил, что на самом деле это плохо, если не сказать хуже. Потому что не осталось больше живых, вкусно пахнущих людей, и некому отвлекать от него чудовищ. Из чего следовал вывод, не утешительный, но правдивый: если не встанет и не доберётся до выхода – домой уже не вернуться. И не только домой, его даже не похоронят по человечески, если не считать таковым тот факт, что в землю он попадёт, несомненно… После того, как его сожрут, переварят, а затем… хорошая мысль, успокаивающая. Именно поэтому Кощей снова сжал зубы, твёрже сдавил пистолет, перекатился, стуча мослами по полу и оставляя на досках капли пота, и рывком встал на ноги. Замер, напряжённо вслушиваясь и вглядываясь. Почувствовал, как что-то насторожилось, словно удивилось, как могло прозевать, а затем… неуловимо пришло в движение.